Мадам де Помпадур - [62]

В это время Францией управлял государственный совет, состоявший из переменного числа министров и одного-двух принцев крови. Он работал в Версале под председательством короля. До сих пор личным секретарем короля был его любимый кузен, принц де Конти, способный и честолюбивый человек. Министры не обладали самостоятельной властью, они выступали как советники короля, который их и назначал. Поскольку премьер-министра не существовало, то кабинет возглавлял тот из его членов, кто обладал самым сильным характером или пользовался особым доверием короля. В военное время особенно важную роль приобретали военный министр и министр иностранных дел, а в мирное время на передний план выходили хранитель печати, выполнявший функции лорда-канцлера (главы судебного ведомства), и генеральный контролер. Нередко они совмещали сразу по две должности, так, Машо был одновременно министром флота и хранителем печати, а иногда менялись должностями. Они входили в совет, пока это было угодно королю, иногда работая в нем годами. К тому времени, как Морена впал в немилость, он пробыл министром тридцать один год, а Орри — пятнадцать лет. Некий господин Силуэтт, не продержавшийся на посту министра финансов и года, прочно увековечил свое имя, изобретя нечто мимолетное и туманное — очерк тени, силуэт. (Его отставили, оказывается, за то, что он нагонял на короля скуку. В первый же день после назначения на должность он явился, переполненный фактами и цифрами, король же лишь поинтересовался, позолочены ли панели на стенах его кабинета в Версале. Бедняга этого не заметил и был так озадачен королевским вопросом, что совершенно онемел. Король ушел, недоуменно пожав плечами, а мадам де Помпадур сказала Силуэтту: «Следовало ответить «да» или «нет» — ведь он же не пойдет проверять. А теперь мне понадобится неделя, чтобы снова расположить его к вам».)

Государственный совет назначал тридцать интендантов, которые управляли провинциями и собирали прямые налоги, их полномочия были так велики, что они могли осчастливить или погубить тысячи подвластных им людей. Они всегда принадлежали к дворянству мантии, а дворянство шпаги сочло бы такой пост ниже своего достоинства, хотя номинальный глава каждой провинции был именно из его числа. Помимо государственного совета существовали генеральные штаты и парламенты. Штаты не созывались с 1614 года, но никто их и не отменял, и потому они все еще составляли часть системы управления. В них были представлены духовенство, дворянство и простой народ, однако ни количество их избирателей, ни избирательный ценз, ни процедура их работы, ни полномочия не были определены. Парламенты, организация которых едва ли переменилась с XIV века, заседали в четырнадцати главных городах, а самый могущественный сидел в Париже, во дворце юстиции. Эти парламенты имели мало общего с нашим, ибо их члены не избирались, а полномочия были юридическими, а не законодательными. Впрочем, они все время посматривали на Вестминстер и по мере того как английский парламент становился все сильнее, мнили о себе все больше, пока наконец не уверились, что они-то и есть представители народа. На деле же, если они кого-то и представляли, то скорее короля, чем народ. Парижский парламент являлся верховным судом, его члены из дворянства мантии являлись магистратами, а их должность была наследственной, хотя можно было при определенных обстоятельствах освободиться от нее путем продажи. Принцы крови, пэры Франции и епископы также могли заседать во дворце юстиции, но это было у них не в обычае. Помимо судебных функций магистраты обладали известными политическими правами: они могли отказать в регистрации законов, принятых государственным советом, и только они могли регистрировать и узаконивать налоги. Магистраты составляли нечто вроде единой большой семьи, да они и были в большой степени связаны семейными узами и почти все принадлежали к течению янсенистов — секты в католицизме. Они были горды и полны самомнения и презирали все прочие слои общества, хотя и питали некоторое уважение к Людовику XV.

Тем временем страной на деле управляли чиновники (в то время это была королевская бюрократия), чьими высокими профессиональными достоинствами всегда славилась Франция. Они усердно перестраивали порты, гавани, пути сообщения. В 1744 году были национализированы шахты, то есть, все богатства недр были объявлены собственностью короля. Их эксплуатация осталась в частных руках, но регулировалась теперь весьма прогрессивным законом о недрах, который проводился в жизнь посредством регулярных инспекторских проверок. В XIX веке Франция была далеко впереди всех других стран по части национализации благодаря огромным богатствам ее королей, так как большая часть земельного фонда и промышленности в стране принадлежавшая короне, перешла во владение республики. Если сегодня в двадцати минутах езды от Парижа можно очутиться в глухом лесу, то только благодаря тому, что эти бывшие королевские леса никогда не попадали в руки частных владельцев. Все фабрики Севра, Гобеленов, предприятия в Обюссоне, Савон- нери принадлежали королю и впоследствии были национализированы.