Люди Джафара - [12]
Напротив, мой командир взвода, старший лейтенант Бобринский, вовсе не хотел походить на кого бы то ни было. Потому что у него определился свой жанр: если Джафар был фанатом Устава, то Бобринский оказался фанатом подлости. Застучать кого-нибудь — приятней и естественней не было для Бобринского никакого другого дела. Он стучал с равным удовольствием на кого-угодно: начальникам — на подчинённых, в особый отдел и парткомиссию — на начальников; он стучал по любому поводу, стучал в любое время дня и ночи.
Я и сейчас словно воочию вижу этого бледнолицого сутулого негодяя с высунутым от усердия кончиком языка, крадущегося по расположению и вынюхивающего, чего бы ещё такого можно было застучать…
Возможно, в нём умер великий барабанщик, или, может быть, в прошлой жизни он был дятлом; но только каждый очередной выпуск в полном составе искал его, что бы по меньшей мере гильотинировать. И за стукачество, и за другие вредные для здоровья привычки, вроде обыскивания курсантских карманов и чтения вслух найденных там писем.
Но Бобринский был уже учёный, поэтому драпал с каждого очередного выпускного построения, бросался в свои «жигули» и исчезал на несколько дней, пока не разъедутся свежеиспечённые лейтенанты.
А иные «фуражка-звёзды» получали, и получали крепко. Даже комбаты, не то что взводные. И тут уже совсем другой коленкор: тут уже не курсанты бьют офицера, а то что, такие же офицеры, только немного (или много) помоложе. А если пятнадцать офицеров набили морду одному, то логично предположить, что этот один-то как-раз и неправ, верно?
Интересно было наблюдать, как с каждым следующим курсом офицеры начинали относиться к нам всё более серьёзно. Может быть, потому, что всё ближе мы были к заветным лейтенантским погонам, а может, из-за того, что умнели и взрослели мы быстро, без передышек. Это всё более серьёзное отношение выражалось в том, что, с одной стороны, нам всё больше позволялось (в жёстких рамках, конечно), а с другой — наказания становились всё более строгими.
Так, например, курить нам официально было разрешено лишь со второго курса. Но и именно со второго курса нас начали сажать на гауптвахту.
Лично я в первый раз загремел на гауптвахту в самом начале второго курса: только-только открыли первый сезон «охоты на уток», как я головным селезнем на губу и спикировал.
А дело было так. Каждую субботу после обеда нас непременно вывозили на работы — либо на завод, либо в колхоз. Вот и в ту недоброй памяти субботу как обычно погрузили повзводно в автобусы и повезли в очередной «Светлый путь» буряки сапогами пинать. В каждом автобусе для соблюдения уставного порядка — по офицеру. Офицером нашего автобуса оказался сам Джафар.
Ну, Джафар так Джафар, чего уж там. Джафар тоже человек. Едем. Ведём себя, естественно, очень сдержанно, стараясь в ту сторону, где покачивается на подушке сиденья «фуражка-звёзды» и откуда тянет стойктм духом тройного одеколона, вообще не смотреть.
А Джафар поскучал-поскучал немного и говорит:
«А не скучно ли вам так ехать, товарищи курсанты?»
«Никак нет, — дружно отвечаем. — Не скучно.» «А всё-таки давайте сыграем у игру,» — не унимается наш комдив.
О Боже, чего это он ещё надумал? Какая еще, к чёрту, игра? Тем более, с Джафаром! Этих его спорадических «хождений в массы» мы всегда опасались, потому что ничем хорошим это не заканчивалось.
И точно:
«Играть мы будем, товарищи курсанты, в Устав.»
Ну ясно! Во что же ещё?
«И игра очень простая: я спрашиваю — вы докладываете.»
А то!
«Товарищ курсант Мащенко! Расскажите нам, у чём заключаются обязанности дневального.»
Тоша Мащенко, безумно «радуясь» представившейся возможности, начинает «играть»:
«Дневальный по подразделению назначается из военнослужащих рядового состава…»
И монотонно, закатив глаза, бормочет абзац за абзацем, до самого конца.
«Хорошо, — кивает Джафар. — А теперь товариш сержант Донцов расскажет нам обязанности дежурного.»
Митя Донцов тяжело вздыхает и начинает тоскливо декламировать:
«Дежурный по подразделению назначается…»
Я сижу и лихорадочно прикидываю, успею ли до прибытия на место избежать «игры». С сожалением признаю, что, наверное, не успею.
И точно. Когда были рассказаны обязанности часового и разводящего, Джафар обернулся ко мне:
«А теперь курсант Кондырев расскажет нам, какие у военнослужащего бывают формы одежды.»
«Форма одежды может быть парадная для строя, парадно-выходная, полевая, повседневная и рабочая, — перечисляю я. — А также…»
«Доложите комплектность каждой формы одежды,» — перебивает меня Джафар.
Докладываю. Потом перехожу к числовым обозначениям формы одежды:
«Формы одежды бывают также номер один, два, три и четыре. Форма одежды номер один — трусы, сапоги; номер два — штаны, сапоги; номер три — полная повседневная форма одежды без ремня и головного убора, с расстёгнутыми крючком и верхней пуговицей; номер четыре — полная повседневная форма одежды.»
«Хорошо, — кивает Джафар. — Снимите пилотку и расстегните крючок, товариш курсант.»
Исполняю.
«А теперь какая у вас форма одежды?»
«Номер четыре без головного убора и с расстёгнутым крючком,» — докладываю.
«А теперь расстегните верхнюю пуговицу!»
Книга молодого писателя Валерия Примоста — это плод его личного опыта и мучительных раздумий. Она повествует о жизни солдата в Забайкальском военном округе серединиы восьмидесятых, о давящем человеческие судьбы армейском механизме. Это обнаженный до крика рассказ о том, чего не может быть между людьми, о том, какая хрупкая грань отделяет человека от нечеловека, от человека, превратившегося в одноклеточное либо в хищного зверя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Требуется вычитка, желательна сверка с бумагой — много ошибок OCR, вычитано глава 6–9.
Книга Валерия Примоста «Приднестровский беспредел» продолжает серию «Эпицентр». Крушение идеалов молодого человека, оказавшегося в центре Приднестровского конфликта — результат раскрытия беспрецедентной коррупции в высших армейских кругах.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.