Ловушка Иуды - [5]

У Сары опять возникло искушение признаться, кто она, но, когда она посмотрела, как он возится с бутылками, передумала. Он явно хорошо различал их по форме и размеру. Наконец он повернулся к ней и спросил:

— Ну, что ты будешь пить? Виски, джин? Или твой любимый? — И он вдруг горько усмехнулся. — Или у тебя переменился вкус?

Сара засомневалась. Насколько она знала, любимый напиток Дианы — сок горького лимона, иногда с вермутом, если позволяют калории.

— Пожалуй, мой любимый, — неуверенно согласилась она и, когда он подал ей фужер, содержимое которого внешне напоминало кока-колу и сильно пахло ромом, судорожно сглотнула. Наверное, здесь еще и бакарди, догадалась она и, когда попробовала, поняла, что права.

— Да. — Адам налил себе виски, держа горлышко бутылки на крае стакана и прислушиваясь к звуку, чтобы не налить больше, чем нужно. — Сколько зим, сколько лет.

Сара кивнула, вспомнила, что он не видит, и тихо сказала:

— Да.

— Знаешь, ты не такая агрессивная, как я думал, — продолжал он удивленно, опершись на край стола. — Я знал, что ты приедешь, но не думал, что так сразу.

Сара отпила еще глоток, чтобы придать себе храбрости. Итак, она права: Адам просил Диану приехать. Но зачем? Сказал ли он ей об этом?

— Ну как тебе тут теперь, нравится? — спросил он, и, так как это была менее опасная тема, Сара нашлась что ответить.

— Здесь сыро, — сказала она робко. — Наверное, потому, что дом так долго стоял пустой.

— Долго, — согласился он, опустив уголки губ. — Слишком долго. А ты как думаешь, Диана?

Она не понимала, что он хочет сказать. Зачем он просил Диану приехать? Он ведь знает, что она актриса, — он намекал на это в холле. Неужели он считает, что смог уговорить ее приехать?

Сара сжала губы и пристально вгляделась в его спрятанные за темными стеклами глаза. О чем он думает? Неужели он так наивен, что полагает, будто сумел вызвать к себе жену, которая бросила его без малейших угрызений совести семь лет назад? Если даже после того несчастного случая, когда он хотел покончить с собой, он, больной и слепой, не смог пробудить жалость Дианы, как ему могло прийти в голову, что она вернется к нему сейчас?

Все еще больше осложнялось и запутывалось, за окном смеркалось, и Сару охватило беспокойство. Дело не только в том, то она здесь под чужим именем. Даже если бы она действительно была Диана, она наверняка испытывала бы то же самое ощущение — будто ее заманили в ловушку и заперли вместе с этим мужчиной в темноте, в которой он живет вот уже семь лет… — Может, налить еще? — предложил он, и Сара, взглянув на свой почти полный стакан, отказалась.

— Я… мне уже пора, — пробормотала она и скорее почувствовала, чем увидела, как он напрягся. — Я не могу остаться.

— Почему? — резко спросил он. — Здесь масса комнат, масса, и ты отлично это знаешь.

Сара поставила стакан на пол у камина и протянула к огню холодные пальцы.

— Боюсь, что ты не понимаешь, — начала она, решив, что игра заходит слишком далеко, но он опять прервал ее.

— Нет, это ты не понимаешь, Диана! — заявил он ледяным тоном. — Надеюсь, тебе ясно, что я пригласил тебя не для дружеской беседы. И я не намерен отпустить тебя, как только ты решишь, что я ничем не угрожаю той приятной жизни, что ты себе устроила! — Он выплеснул себе в стакан остаток виски и повернулся к ней лицом. Если бы Сара не знала, что Адам слепой, она готова была поклясться, что он видит, как она нервничает, сидя на краешке кресла. — Ты приехала, потому что тебя испугала моя записка, ты не поверила ей, но полной уверенности у тебя не было. Как только ты приехала, ты стала подсматривать за мной, следить за мной, все пытаешься понять, действительно ли я способен на это, а если так, то что именно я сделаю.

Сара вскочила.

— Вы не понимаете, господин Трегоуэр, — сказала она, и голос ее задрожал от страха и природной нервозности. — Я… я не… не ваша жена, я не Диана Трегоуэр. Меня зовут… Сара Форчун, и… и я не понимаю, о чем вы говорите.

На несколько мгновений воцарилась тягостная тишина; в это время он осмысливал то, что она сказала, переваривал, анализировал, искал изъяны и наконец нашел. Губы его дрогнули в горькой усмешке, и он резко рассмеялся.

— Браво, Диана, браво! — саркастически похвалил он ее. — Ничего не скажешь — вот игра, достойная настоящей актрисы, коей ты, несомненно, являешься. Прикрыться чужим именем — как умно и как ловко! Разве слепой может быть уверен, что ты — это ты, особенно если столько лет тебя не видел? Да за это время и голос, и фигура, и даже черты лица могут стать другими. И как узнать, проверить, так ли это…

— Это правда. Я не лгу. Я на самом деле Сара Форчун, — задыхаясь, сказала она.

— А почему же ты сразу так не сказала?

— Почему? Я… потому что я…

— Потому что это не пришло тебе в голову!

— Нет!

— Ну хватит… — Теперь он совсем не был похож на больного человека, способного вызвать жалость. Он возвышался над ней, закрывая собой дверь, такой большой, сильный, настоящий мужчина, совершенно лишенный чувства жалости.

— Я знаю тебя, Диана. Я все о тебе знаю. Я наслушался до тошноты, какая ты обаятельная, какая ты красивая, что ты любишь, чего ты не любишь, как ты любишь себя, себя, себя…