Ленинградка, и это тут же отметил Нур-Камидат, откинула прядь со лба таким красивым жестом, что взгляд джигита задержался на ней. Снова Мушни перехватил этот взгляд. Гость смутился, полез в коробок с находками, вытащил одну из них и стал теребить в руке.
— А это что за штуковина? — спросил он.
Ленинградка не сразу ответила. Нур-Камидат, нервничая, мял «штуковину» натруженными, крепкими пальцами.
А она возьми и сломайся.
— Дык! Вот тебе раз! Как же так! — растерялся он.
— Ничего. Положи на место, — сказал Мушни.
— Я же только так вот! — Нур-Камидат вытащил другую находку, чтобы продемонстрировать, что он ее совсем не давил. — Вот так только!
И снова «штуковина» переломилась надвое.
Посетитель так сильно смутился, что стал нервно-нервно крутить волосы у виска. В честном соперничестве обстоятельства складывались не в его пользу.
Мушни подсел к гостю.
— Это медвежий клык, — пояснил он, соединяя сломанные куски.
Медвежий клык? Это нечестно — пытаться выставить соперника в смешном свете!
— Дык! — сказал он, поправляя медаль на груди и нащупывая документ в кармане. — Что я, медведя не видал! Разве у медведя бывает такой огромный клык?! Это клык кабана!
— То был не простой медведь, а пещерный, живший в древности.
Но убедить селянина и охотника в том, что древний медведь имел во рту кабаний клык, — дело непростое.
— Такой огромный?
— Да. Причем это был молодой медведь, не то клык был бы еще мощнее.
— Дык… — Нур-Камидат держал зуб в руках осторожно, как птенца. — И он такой древний?
— Не очень. Аа-шукса[1], — сказала вдруг Нина по-абхазски.
Для гостя это было так неожиданно!
— Дык, где она научилась нашему языку? — воскликнул он и не преминул обернуться к ней снова: — Когда это ты?
— Выучилась, пока искала кремень, — девушка глядела на него лукаво.
Мушни взял у него клык и спрятал, от греха подальше.
— Дык, она — всезнайка!
— Если бы знала все — не копалась бы в земле, — сказала Нина, явно довольная, что составила целую фразу на абхазском.
— Дык… Тоже умно сказано.
Мушни почувствовал, что начинает раздражаться. Жар давал о себе знать.
— Нур, не желаешь ли посмотреть пещеру? — спросил он, снова — уж не из ревности ли — хлебнув настоя.
— Камидат — мое имя! — поправил его Нур, а потом, почувствовав, что был излишне резок, добавил: — Это по паспорту я Нур… Я, кстати, даже имени гостьи не запомнил… Мне этого не нужно… — И еще пуще теребя волосы у виска: — Зайти в пещеру? А как же! Подняться сюда и не зайти…
Проблемы у наших путешественников возникли на первом же загородном посту, в Эшере. Машину остановили. Водитель вышел совершенно спокойно. В ритуал любви к автомобилю входили и разборки с автоинспекторами. Чачхал ничего не имел против недолгой остановки. Остановили так остановили. Надо будет — вмешается и все уладит. Но машина была такая замечательная, а ее водитель так хорошо знал, что все у них безупречно, что не удержался и начал качать права.
И надо же было случиться, что напоролись они на гудаутскую команду ГАИ. Кончилось тем, что водителя завели в будку и стали составлять акт. Гаишник этот, как и все гаишники во всем Союзе, больше всего любил составлять акт и меньше всего это умел. Ох уж эти непокорные буквы! Чачхал не хотел пока отвлекаться. Он как раз принялся, достав откуда-то из кармана высушенный корень вишни, вырезать нечто вроде брелока для ключей, чтобы подарить водителю. И водитель еще пять минут тому назад, косясь на соседа, был доволен: такого рода предмет народного промысла лишь подчеркнул бы техническую безупречность всего автомобильного комплекса. А тут на тебе — остановили. Пошел разбираться Руслан.
Пойти-то удалой Руслан пошел, но как человек, никогда не имевший машины, разговаривать с ГАИ не умел. Продолжая распекать нашего водителя и одновременно составляя текст акта, гаишник даже не заметил Руслана, словно место, где он встал, нахмурясь и грозно вращая глазами, продолжало оставаться пустым. Даже слова его не были услышаны, словно он их и не произносил. Руслан между тем воскликнул гордо, в надежде всколыхнуть в душе гаишника потаенный трепет перед институтом жрецов, дремлющий в каждой человеческой особи:
— Мы из Музея!
Тщетно.
— А мы из гудаутского ГАИ, — ответил тот в пустоту.
— Кремнячку нашли в Хуапе! — воскликнул Руслан.
Тщетно.
— Знаю, — только и сказал гаишник. — Но кому нужна немая кремнячка.
Руслан лишь убедился, что петух его вранья летел впереди него. Ему ничего не оставалось, как вернуться восвояси, по пути бросая в сторону Чачхала красноречивые взгляды: что дальше делать?
Чачхал вздохнул.
— Эй, хватит! Я спешу! — крикнул он в сторону будки, но гаишник не услыхал его хриплый бас.
— Тут пытаются нас шантажировать, — прохрипел Чачхал.
Он приостановил резьбу по дереву. Спокойно отложил работу. Медленно закрыл перочинный нож. Спрятал в карман. Потом вышел из машины и с подозрительным спокойствием направился к будке.
Делая вид, что обдумывает фразу, гаишник покосился на приближающуюся фигуру. Этот был не из мирного Музея.
Чачхал зашел в будку, спокойно и молча вырвал у постового лист и разорвал его в клочья. Постовой направил руку туда, где в былые времена и у них, у дорожных стражей, висели портупеи. Тогда Чачхал так же спокойно разбросал клочки бумаги, повернулся и пошел к машине.
