— Чего, чего? — бормотал он, смущаясь.
Джигит в женском вопросе должен быть особенно щепетилен. Ленинградка ему нравилась, но тут налицо был Мушни, и если выяснится, что эту пару кремнекопателей связывает нечто большее, чем грамотность, то необходимо самое честное и открытое соперничество.
— Она жена тебе? — перво-наперво спросил он Мушни, потому что брачные узы святы, и если она — жена ему, тогда о соперничестве речи быть не может.
Но на этот вопрос Мушни улыбнулся и покачал головой отрицательно (т. е. горизонтально, из стороны в сторону, как принято у современных людей, о чем будет сказано дальше).
* * *
— Нина, подойди, — сказал Мушни, сидя на Гладком Камне и рассматривая Стену. Нина поднялась к Мушни. И они заспорили по поводу этой Стены на непонятном посетителю научном языке.
Мушни не прошел такой основательной школы, как его подруга, получившая образование в Ленинградском университете и аспирантуре при нем (по специализации «палеоорнитология»). Но опыт полевых работ у него был немалый, не меньше, чем у Нины. При этом — что всегда забавляло Нину — отношение к своему занятию у Мушни так и оставалось дилетантским.
Он воспринимал палеолит — как бы это выразить точнее? — не столько как науку, сколько как способ узнать побольше о предках. Нет, я неточен: палеолит для Мушни — именно наука, но наука, призванная помочь современникам лучше понять и почувствовать предка. И только эта цель оправдывает их ремесло. Изучая дальних предков, Мушни не только открывал их, но и открывался он сам. Он готовился однажды вступить с ними в ту связь, которой не помеха ни время, ни расстояние, ни пределы человеческой жизни и смерти.
Иногда Нина спрашивала в шутку своего коллегу: почему же он не считает кощунственным само занятие археологией, где то есть приходится ни много ни мало, а тревожить прах предков, роясь в их очагах и могилах? «Трепетное отношение» к своему ремеслу, такое, как у Мушни, очень часто присуще неофитам археологии. Оно полезно на начальном этапе овладения профессией, впоследствии же излишняя сентиментальность только вредит работе. А страстность палеолитчиков, которая как бы компенсирует внешнее однообразие их находок, общеизвестна среди археологов.
Даже извлекаемые из-под земли орудия труда Мушни воспринимал чуть ли не как фетиши. Однажды он всерьез заявил Нине, что, как только будут обнаружены останки первобытного человека, — а они оба твердо верили в то, что останки будут вскорости обнаружены, — он зафиксирует находку по всем правилам, в присутствии специалистов, но вслед за этими процедурами намеревается не сдавать кости в музей, а захоронить на Святой горе с почестями, как подобает поступить с прахом предка. Нина смеялась и втолковывала коллеге, что музей и есть, помимо всего прочего, современная форма некрополя, точно так же, как в любом самом древнем захоронении есть зачатки музея…
Когда у него будет достаточно знаний и опыта, Мушни решится написать книгу, в которой изложит то, что пока еще смутно предчувствует и не в состоянии выразить словами: кремняки — это наши предки до изгнания из рая. Когда-то они жили в блаженном саду, которым была эта же самая земля, на которой живем мы, только люди кремня могли видеть Бога так же, как мы ежедневно видим солнце. А наказание, последовавшее за вкушением плода, в том и заключается, что человек получил-таки обещанное искусителем: включилось его сознание, но закрылись другие каналы, и он, современный человек, оказался поставленным в зависимость от своих приглушенных пяти чувств и слабого лучика сознания. Что-то в этом роде, чего Мушни не мог еще сформулировать даже для себя. А коли так, то при символической встрече современного человека и кремняка последний мог бы открыть самую важную истину…
Сегодня же, в предвестии беды, которой был наполнен сам воздух Абхазии, Мушни чувствовал, никому не решаясь в этом признаться: что кремняки наблюдают за ними, что вскоре они появятся и заговорят с людьми.
Только сиюминутное покрыто иллюзией всамделишности, а прошлое и будущее смыкаются над временем, образуя Золотое Колесо.
* * *
— Да я даже имени нашей гостьи нарочно не запоминаю… Зачем оно мне, если… — пробормотал Нур-Камидат, напоминая о себе, и опять невольно обернулся к Нине. — Гадаете, как горожане на кофейной гуще.
Мушни почесал затылок. Ему нравилось, когда жители деревни поднимались к стоянке, проявляя интерес к его работе. Но этот добрый посетитель немного утомлял. Тем более что сегодня Мушни проснулся простуженный и был не в духе. То и дело он потягивал из бутылки настой, который приготовил сам из корня… Чуть не сказал какого, выдавая тайну Мушни! Пока могу сообщить лишь следующее: настой — эффективный антибиотик естественного происхождения с идеальной переносимостью человеческим организмом, — выгодно отличается от всех известных антибиотиков тем, что действует избирательно (именно на бактериальную среду), совершая побочные воздействия на организм в таком минимуме, которым практически можно пренебречь. Есть у снадобья и другие достоинства, не менее ценные…
Но — молчок!
Нина втолковывала Мушни, что нельзя принимать слишком много лекарства с эффектом антибиотика: оно убивает не только вредные микробы, но и полезные.
