— Долго не задержим, — пообещали гостеприимные афонцы. — Мы же видим, что вы торопитесь.
— Это брют или сухое, внучок? — уточнил у официанта старец, привычно откупоривая шампанское, и обратился к Ермолаю: — Скажи, Ермолай, сынок, про камень, прочтенный этим русским ученым.
— Псевдобибл… — начал Ермолай.
Мысли его были далеко, но он знал, что неудобно уйти, не рассказав еще о Выборах, ибо — это знал тогда каждый пацан — только при необходимой Квоте возможен Консенсус.
* * *
Они уже в пути! Игорь Павлович ликовал. Он даже махнул приветливо рукой постовому, который стоял на эшерском посту ГАИ, стоял, так сказать, на страже интересов мирных водителей, таких, как они.
Постовой ответил на их приветствие. И тут же передал по рации, чтобы на Ачандарском повороте задержали машину с трафаретом «МУЗЕЙ».
— Минадора, байщ, байщ! — позвал Камидат кремнячку, когда они остались одни.
Она подошла. Нур-Камидат стоял перед блестящей штуковиной, которая, точно чистая лужица, отражала лица и предметы. Он навел на лицо белой пены и, держа в руках острейшее орудие, еще более острое, чем то, которым она вырезала на дощечке абазино-абхазский орнамент, собирался именно с его помощью убрать лишнюю растительность с лица. Кремнячка вздрогнула, поняв его намерение. Нельзя было позволять ему подвергать лицо риску быть изуродованным этим опасным орудием. Знаками попросив его подождать, она вынесла свой кисет с аракацем. И вот, волнуя Камидата близостью, она вытерла от мыльной пены его лицо и стала наносить на него свою мазь, плавными движениями втирая ему в кожу благовоние. И лицо выбривалось!
Это было необыкновенное снадобье. От малейшего прикосновения пальцев абазинки щетина отходила от лица легко и безболезненно. И это еще не все. Сама щека при этом покрывалась румянцем, как у юноши.
В несколько минут Камидат уже выглядел молодцом. Побритый таким кремняцким способом, он принарядился и сошел вниз. Вывел оседланного скакуна из конюшни.
— Минадора! — крикнул он, чувствуя себя неотразимым.
Кремнячка появилась в дверях с ножом и дощечкой в руках.
— Скоро вернусь, дорогая, — сообщил он и вскочил на скакуна. — До Дурипша и обратно. Не скучай. — И, тронув коня, он загарцевал по двору, затем вдруг перемахнул через забор, направляясь в сторону Дурипша, колхоза-миллионера, где была замужем его сестра. Это у сестры был сын — головорез головорезом.
* * *
Примчавшись в Дурипш, он не застал племянника дома.
— Скоро будет. Спешивайся, чего ждешь? — Удивилась сестра.
Дети повисли у него на стремени, не пугаясь даже его внушительного скакуна.
— Дядя Нур, а где твоя медаль, дядя Нур? — пытали они его.
— Не дядя Нур, а дядя Камидат! А где медаль, кому на хранение отдана — пока не скажу, — загадочно произнес Камидат.
— Что у тебя еще? — полюбопытствовала сестра.
— Пока не скажу, — темнил Камидат. — Как появится твой головорез — сразу пусть мчится ко мне, он мне очень нужен, — распорядился он и, не мешкая, пустил коня в карьер.
Сестра не могла не обратить внимания на его спешку, потому что в обычные свои приезды он любил оставаться у них подолгу. А тут его тянуло куда-то. «Видать, опять женился», — догадалась сестра, которая давно устала от коротких женитьб Нур-Камидата.
Да, Нур-Камидат решил скрыть факт женитьбы даже от близких, пока не убедится, что дело прочно. Он торопился к своей кремнячке. Еще по дороге повстречал старика, имевшего славу человека с дурной ногой. О старике поговаривали, что по ночам он разъезжает верхом на волке.
Сейчас, средь бела дня, он был не на волке, а шел пешком, но Нур-Камидату все равно стало не по себе. Он глубоко запустил руку в левый карман брюк, отвернулся и проехал мимо, не здороваясь. Старик уже привык к такому обращению со стороны соседей и только укоризненно покачал головой.
К дому Камидат приближался с нехорошим предчувствием. Въехав в ворота, он остановил коня во дворе и с бьющимся сердцем вбежал в пацху. Его зазноба была дома. Однако…
Он вошел в пацху как раз в тот момент, когда в очаге догорал его партбилет. Видимо, Минадора увлеклась своей резьбой и у нее погас огонь. Не найдя в пацхе другой бумаги, она разорвала в клочья врученный ей на хранение документ и начала с помощью этих клочьев разжигать огонь. Нур-Камидат стал свидетелем того, как догорали последние обрывки картона. Кремнячка увидела впервые бумагу только вчера, и человек, который ее показал, использовал бумагу как средство для разжигания огня и еще заворачивал в нее зловонный табак. Откуда дочери природы было знать, что бумага имеет и другое предназначение. В частности, что из нее изготовляется документ, которому мои соотечественники как раз в этом году всем миром порешили сохранить верность в противовес грузинам. Она-то подумала, что все бумажное создано для разжигания огня, подобно своим соплеменникам, которые не были загружены моральными запретами и занимались каннибализмом потому, что человеческое мясо вкусно и питательно. Кремнячка подняла голову, торопясь показать жениху, как все хорошо у нее получилось. Улыбка медленно сошла с ее лица, когда она увидела его реакцию.
