— Минадора, байщ! — позвал Камидат, что означало «Поди-ка».
Кремнячка подошла.
— Тебе нравится, как я окрестил тебя? Нравится, Минадора?
Она покачала головой вертикально, и Камидат, забыв, что у кремняков болгарское обыкновение кивать головой, понял жест так, как желала его душа: как утвержденние.
— Смотри и учись, Минадора! — сказал он, вешая над огнем котел, чтобы сварить мамалыгу.
Кремнячка принялась ему помогать. Она с любопытством зачерпнула муки из миски, и ей очень понравилось, как мука сыпалась меж пальцев. А когда мамалыга была готова и Камидат снял котел с огня, она взяла у него лопатку и сама выложила крутое варево из котла. Камидат рассчитывал на двоих, но кремнячка разделила содержимое котла на две большие и две маленькие доли.
— Все верно, Минадора, — удовлетворенно отметил Камидат. — А то вдруг нагрянет гость, пока мы едим… Настоящая горянка, предусмотрительная и гостелюбивая! — воскликнул он и погладил ее по голове.
Но только когда кремнячка положила два кусочка поменьше на дощечку и вышла на улицу, Камидат, вечно забывавший о своих собаках, понял, кому предназначались эти куски.
— Дык, покусают же тебя, Минадора! — Камидат выскочил за ней.
Собаки уже кинулись с лаем к незнакомке.
— Пиркья! Бжяцал! Стойте! Я кому говорю!
«О, сколько мяса на этом зверьке!» — завизжал кобель.
«Ой, уйдет эта дичь! Ой, убежит!» — заскулила-запричитала сука.
— Минадора, байщ, байщ! — Камидат попытался удержать кремнячку за руку.
Но она, мягко отняв руку, пошла навстречу собакам. Собаки подбежали к незнакомой дичи и вдруг совершенно мирно стали принюхиваться к ней.
«Это на тебя мы кидались давеча! Ты же — человек!» — взвизгнул Бжяцал и вильнул хвостом.
«И все из-за тебя, ненасытного!» — скуля, выговаривала ему Пиркья и тоже виляла хвостом.
Собак словно подменили. Они и мамалыгу поедали с выражением благодарности на мордах.
«Стоило ли на нас теплую мамалыгу переводить!» — взвизгнул Бжяцал.
«Молю Алышкянтра[4], чтобы ты ужилась с хозяином!» — заскулила Пиркья.
— Бедняжки вы все, — умиленно пробормотал Нур-Камидат.
* * *
Камидат уже обратил внимание, что кремнячка не издала ни звука, что даже голоса ее он не слыхал, но отнес это за счет скромности, которая вообще отличает абазинских девушек. Он решил не торопить ее, вспоминая народный анекдот, как некий старик собрал старейшин села и, заколов для них одного вола из упряжной пары, попросил их, в нарушение обычаев, до возвращения сына из похода разрешить снохе разговаривать с ним, со свекром, но на другое утро сноха стала пользоваться своим правом так яростно, что старик-свекор уже на третий день снова пригласил старейшин, заколол им второго вола из упряжи и попросил, чтобы все оставалось по-прежнему.
* * *
Когда поужинали по-семейному, вдвоем, Нур-Камидат встал и, подмигнув невесте и велев ей ждать, направился к дому. Первым делом тут он открыл створы и проветрил зал. Крестьяне в абхазских деревнях строят себе двухэтажные каменные дома, но по привычке проводят день в пацхе — хижине, сплетенной из прутьев рододендрона, а в доме только укладываются спать — и то на первом этаже, второй же обычно закрыт и предназначен для гостей. Камидат, за исключением тех нескольких ночей, что он спал с женами, в доме вообще не ночевал, а устраивался на деревянной лавке внутри пацхи. Но сегодня ночь была особая. Камидат приготовил постель в зале второго этажа, встал на крыльце, откуда днем Пицунду видать как на ладони, и позвал специальным голосом, который отличался от обычного так же, как роба от выходного костюма:
— Минадора, байщ, байщ!
Минадора пошла на зов, сопровождаемая счастливыми собаками. Собаки остановились у крыльца, а она поднялась наверх.
— Вот тут мы будем спать! — показал он ей на двуспальную кровать. — Хорошо, Минадора? — ласково спросил он, отметив про себя, что она опустила глаза.
Кремнячка кивнула. Нур-Камидат опять, конечно, понял это, как ему хотелось понять: то есть утвердительно.
— Вот и хорошо… Ты бы хоть слово промолвила, всем ты мне люба, да голоса твоего не слышал! — еще слаще и игривей заговорил он.
Она качнула головой (вертикально): отказалась.
— Я мигом! — сказал Камидат, взяв ее за подбородок с мягкостью, какая только была доступна его шершавым рукам.
Он решил повозиться на кухне, чтобы дать ей возможность приготовиться ко сну.
Уже внизу он оглянулся и помахал ей рукой.
* * *
Но когда, спрятав угли под золой и прикрыв дверь пацхи, он прилетел назад, как говорится, на крыльях счастья, кремнячки на крыльце уже не было. Он поддел дверь: она не открывалась.
— Минадора, что ты делаешь? — он заглянул в окно.
Кремнячка не умела пользоваться ключом, но еще в пещере была научена баррикадировать ход. И сейчас, за отсутствием в зале каменной пробки, она закрыла вход скамьей. Камидат вскипел, но взял себя в руки. Решил пойти на хитрость, а не врываться приступом. Громко шаркая ногами, он удалился, влюбленный резко обернулся и вмиг оказался у левого окна. Но не тут-то было. Он подскочил к окну как раз в тот момент, когда кремнячка забаррикадировала его с той стороны другой скамьей. Камидат кинулся к правому окну. Кремнячка как раз только что усвоила, как защелкивается шпингалет. Ломая руки, он слышал, как щелкнул ключ в двери — она научилась обращаться и с замком.
