Природа кремняков такова, что они не могут долго переживать. Кремнячка, быстро свыкшись и с судьбой, и с новой обстановкой, утерла слезы и принялась разжигать огонь в остывшем земляном очаге пацхи. Сухой хворост лежал рядом. Присев у очага, она принялась по-неандертальски тереть палкой о палку. Делала она это настолько умело, что к полудню у нее могли появиться искры, а уже к вечеру непременно в очаге Камидата запылал бы Красный Цветок. Камидат ничего не понял, хотя по выражению ее лица видел, что дело, за которое она принялась, долгое и трудное.
— Дык… Лежат же спички на столе, — сказал он. Женщина вообще быстро усваивает любое новшество. Увидев спички, кремнячка вспомнила, как их применял недавно Мушни. Она взяла их и неловко чиркнула.
— Бедняжка… — растрогался Камидат. — Вижу я, что тебе, как и мне, трудно дается разжигание огня. Тоже небось по наследству! — он не узнавал своего нежного голоса. — Дай-ка я тебе помогу!
Скомкав газету, он положил ее под хворост и поджег. Красный Цветок вскоре занялся. Кремнячке настолько пришлось по душе это зрелище, что она не удержалась, чтобы не ткнуть пальцем Камидату три раза в пах. От этой любовной игры джигит вспыхнул и затрепетал. Но решил пока сдерживаться и лишь опалил ее взглядом.
В отсутствие посторонних он мог позволить себе оказывать кремнячке знаки внимания и ласки. Вот и сейчас Камидат решил ее побаловать. Он выбрал из кучи груши кефир, сложенной в углу, одну, покрупнее, и сел с ней у очага. Достал нож и стал срезать кожуру, чтобы угостить суженую.
А ее почти насильно усадил с собой рядом. Хотя, говоря «насильно», мы несправедливы, потому что она и не упрямилась. Кремнячка, по всему видать, приучена была подчиняться мужской воле, что еще раз доказывает правильность догадки Ермолая Кесуговича относительно того, что матриархат если и был в первобытном обществе, то не повсюду.
Камидат отрезал аппетитный кусок груши и протянул ей. Она застенчиво отказалась. Ее любопытство вызвал сам нож.
— Дык, на же, на! — сказал он и, почистив лезвие, подал ей нож. — Племянника подарок. Только не поранься, бедняжка!
Долго кремнячка вертела орудие в руках, изучая его. Оно было огромно и очень остро отточено, причем только с одной стороны. Никакой кремень или минерал не мог идти в сравнение с ним. Его белое лезвие отражало блики Красного Цветка. Такого чуда она не видела никогда!
Обыкновенный нож, сработанный кузнецом в Дурипше. Она осторожно провела пальцем по его острию и вздрогнула от испуга. Вгляделась в свое отражение на лезвии и улыбнулась ему.
Чтобы испытать нож в работе, она взяла со стола дощечку. Нож входил в дерево, как в мясо, безо всякого усилия. Она портила дощечку, на которой Камидат обычно резал табак. Но хозяин дощечки, конечно же, молчал. Руки кремнячки умели орудовать кремнем, но волшебное орудие было для нее ново. Кремнячка отполировала и отстругала доску, попыталась ее продырявить. В ее руках нож становился то шилом, то долотом, то стамеской. Нелегко описать эту первую встречу человека с орудием из железа.
Прогрунтовав дощечку, она стала наносить на ее поверхность ритуальные символы своего племени. Камидат глядел, но не понимал происходящего. Он даже не подозревал, что стал свидетелем величайшего зрелища — первого знакомства человека с железом. Он и предположить не мог, что существует женщина, не видевшая ножа. Иначе бы его возмутило, что именно такая женщина досталась ему в жены. Да и дощечки самой, откровенно говоря, было немного жаль.
«Не поранилась бы, Минадора!» — то и дело повторял он.
* * *
Гибель дощечки напомнила ему о курении.
Оторвав краешек газеты, где не было типографских знаков, он завернул в него табачку из кисета и склеил слюной. Любовно взглянул на свою работу. Нож замер в руках кремнячки. Она насторожилась. Самокрутка у Камидата получилась совсем как фабричная сигарета.
Кремнячка отложила работу и нож. Вытерла руки… Ну, об волосы.
Ничего этого не замечая, современный человек выхватил из очага уголек и, перебрасывая с ладони в ладонь, дал руке привыкнуть к жару, а потом прикурил от него. Зажал кончик самокрутки в зубах. Задумчиво посмотрел в сторону. Сомнений быть не могло: его щеки впали, заходил кадык — он затянулся. Затем приподнял самокрутку на кончике языка и ловко перекинул из левого уголка рта в правый.
Кремнячка решительно встала.
И не напрасно, потому что сначала из одной ноздри человека, потом из другой потянулись два снопа, как два лучика, пробивающихся в щель. Сначала снопы эти шли порознь, потом скрестились. Вслед за этим дым повалил уже изо рта. Причем не снопом, как из носа, а густо клубясь. Дым все шел и шел, и не было ему конца. Но вот опять щеки курильщика впали и кадык заходил. На бумаге самокрутки обозначились желтые полосы. Огонь на конце самокрутки приблизился к губам.
