Кремневый скол - [12]
Современники (наши) от неожиданности вздрогнули.
— Они обладают речью!
Кремняки покачали головами из стороны в сторону, почемуто этот очевидный факт отрицая.
— Она не жена ему, она сестра! — с радостью понял вдовый Камидат.
На это кремняки тоже покачали головами. Опять отрицательно (из стороны в сторону). Однако Камидат, не падая духом, решил представиться. Он вытащил из кармана свой документ и раскрыл его, чтобы кремняки могли увидеть. Прелестная дикарка посмотрела на современного человека ясными непонимающими глазами.
Мушни зажег свою потухшую свечу, давая понять кремнякам, что документ Камидата — такое же удостоверение личности, как и огонь.
Кремняки покачали головами — правда, отрицательно.
Юмор не дошел до них? Нет, как раз дошел!
Современники уже догадывались, что люди палеолита, подобно нашим болгарам, соглашаясь, качали головой отрицательно, отрицая же — кивали в знак согласия. Почему же в этом случае болгар миновало то, что, свершив Золотой Круг, превратилось в свою противоположность?
Город будущего
— Gvazv Auoiw, — сказал кремняк, при этом прижав руку к груди точно так, как это делаем мы. Потом, положив руку на плечо сестры: — Gvazv Hawa.
Стало ясно, Гуажв — их родовое имя, коли он произнес его дважды. Род Гуажвба проживал и в селе Хуап.
Мушни, в свою очередь, представил себя и друзей.
Затем этот замечательный юноша проделал вот что: он подошел к каждому поочередно и поочередно же в знак одобрения указательным пальцем ткнул их в пах по три раза. Он располагал к себе: и своей статью, и открытым мужественным взглядом, и движениями. Даже Камидат не обиделся, когда он ткнул его, как и других, в пах.
Речь кремняка была довольно близка к современному языку. Отдельно произнесенные слова были ясны, однако, чтобы уследить за смыслом целых фраз и предложений, приходилось напрягаться.
Современные люди и люди кремня улыбались друг другу: так общаемся мы с иностранцами, чей язык едва знаем. Улыбаемся, как бы говоря, что вот-вот найдем ключ к взаимопониманию, а между тем уже общаемся улыбками и взглядами.
Кремневый хозяин что-то сказал. Повторил неторопливо, раздельно и, видимо, упрощая речь. Гости виновато пожали плечами. Кремняк обращался в основном к Мушни, рискуя обидеть этим Камидата. Он взял Мушни за руку и подвел к настенной живописи. Краски, при помощи которых она была выполнена, были гораздо живее и естественней тех, которыми пользуются современные художники. Мушни, охочий до всяких отваров и смесей, это обстоятельство отметил сразу.
Эта живопись, очевидно, могла помочь кремняку быть понятым новыми людьми. Но Мушни опять пожал плечами. Что же хотел объяснить ему кремняк посредством своих живописных сюжетов? Ясно, что тут — своеобразное обращение. Кремняк видел бесплодные старания Мушни. Ему ничего не оставалось, кроме как по-приятельски трижды ткнуть современника в пах указательным пальцем.
Он подбежал к выходу и поманил всех за собой.
— Дык, — сказал Нур-Камидат, но не пошел к выходу, а предпочел остаться в обществе кремнячки.
Кремняк раздвинул занавес из плюща, пропуская Мушни и Нину вперед. Снаружи у выхода лежал огромный валун. Скорее даже не валун, а небольшой утес. Мушни, окинув Валун взглядом скалолаза, уже знал, за что зацепиться рукой и где поставить ногу, чтобы с двух попыток взобраться на него. Но кремняк до обидного легко вскочил на Валун с первого раза. Протянув Нине руки, он поднял ее. Мушни тоже пришлось воспользоваться его помощью, чтобы не показаться невежливым.
— Ба! — сказал кремняк, что, наверное, означало «гляди».
На Валуне трудно было уместиться втроем, если бы кремняк не обнял за талию и не привлек к себе Нину, освобождая пространство для Мушни.
Глаза наших современников привыкли к солнцу. Но трудно было поверить…
Нина была изумлена открывшимся ей зрелищем. Глаз легко узнавал давно ставший привычным ландшафт: вон округлый холм, обозначенный на топографической карте как № 54, вон речка наша змеится — а дальше знакомая гряда холмов до равнины. Но вместе с тем все было иное. Все выглядело так, словно ожил и стал явью ландшафт эпохи среднего палеолита, с его характерной фауной, точно такой, каким он был воссоздан в музее ЛГУ ее приятелем, искусствоведом Мишей Демьяновым.
Мушни был изумлен открывшимся ему зрелищем. От Валуна начинался крутой склон, поросший самшитом. Оттуда, снизу, едва доносился шум реки. А дальше виднелся альпийский луг, потом холмы, вереница холмов, а за холмами — покрытая буйной растительностью равнина — до самого моря, отвесно бледневшего у горизонта. Перспектива была прозрачна и ясна. Казалось, глаз видел в десятикратном размере. Бледное солнце повисло над бледным морем вдали, а ближе, над равниной, тянулся вечерний дымок. Мушни узнавал знакомые очертания Абхазии: вон округлая Святая Гора, долина реки Ягырты и дальше — холмы, холмы до самой равнины. Но нигде на земле не зияли глиняные раны, не было видно безвкусных новостроек, склоны не уродовали чайные ряды. Буйный тропический лес покрывал весь окоем, знакомый и одновременно незнакомый. Словно на миг явился облик древней земли, нетронутой, свободной.
