Контрабандисты Гора - [116]

— Не оборачиваться, кейджера, — потребовал всё тот же голос. — На колени.

Я и не собиралась делать что-то подобное. Я ведь не получила разрешение на это.

— Твоя туника — грязнее некуда, — прокомментировала она.

— Простите меня, Госпожа, — прошептала.

— А на твоём животе комья грязи, — добавила женщина. — Скрести запястья за спиной.

Через мгновение я почувствовала, как петли лёгкого кожаного шнура стянули мои запястья.

— Теперь вставай, — приказала она. — Вставай, кому сказано! Давай-ка полюбуемся на тебя. Посмотрим, что мы здесь имеем.

Я поднялась на ноги и повернулась к ней лицом.

— Неплохо, — хмыкнула она. — Мужикам Ты понравишься. У нас уже есть две вьючные рабыни, теперь будет третья. Ты ведь беглая, не так ли?

— Да, Госпожа, — ответила я, не поднимая головы.

Конечно, здесь, в моём текущем положении, это должно было быть очевидным. Я подозревала, что ей было известно о корабельном лагере. Правда, я не знала, насколько хорошо она была информирована. Возможно, она знала столько же, сколько и я, но возможно и больше.

— Не бойся, — усмехнулась женщина. — Мы не собираемся возвращать тебя твоим прежним владельцам, даже за плату.

«Они хотят скрыть своё присутствие в окрестностях лагеря», — заключила я. И снова передо мной встал вопрос, что они могли делать здесь, так далеко на севере.

— Мы сохраним тебя для прибрежного рынка, — сообщила она мне, а потом, бросила: — Повернись, подними голову и широко открой рот.

Через мгновение я почувствовала плотный комок кожи втиснутый мне в рот, и затем его ремни были скреплены пряжкой на моём затылке. Мой рот теперь был заткнут так же надёжно и эффективно, как и рты тех двух рабынь, которых я видела в их маленьком караване. Похоже, я и другие девушки, должны были хранить молчание, не смотря ни на что. Они не хотели рисковать никаким жалобным криком, никаким нежелательным звуком, которые мы могли бы издать.

Закончив со мной, женщина запрокинула голову, поднесла ладонь ко рту и издала долгий, стенающий, похожий на птичий крик. Чуть позже подобный крик донёсся с тропы, со стороны ушедшего каравана.

— Ты смазливая, — прокомментировала она. — Мне будет приятно показать тебя им.

Я решила, что эта крупная, крепкая, грубая, голубоглазая, широкоплечая, светловолосая женщина, была первой среди немногочисленной группы девушек-пантер, столь необъяснимо оказавшейся поблизости от корабельного лагеря.

— Двигайся, кейджера, — приказала мне она, сопроводив слова уколом моей спины наконечником её маленького, короткого, лёгкого копья.

И я пошла впереди неё сквозь деревья.

— Быстрее, — потребовала женщина, новым уколом копья подгоняя меня. — Бегом.

Я двигалась настолько быстро, насколько это было возможно со связанными сзади руками, вниз по грубому, иногда крутому спуску, ведущему к реке. Она шагала позади меня и не раз за это время я чувствовала уколы её копья. Когда до берега реки осталось несколько ярдов я увидела небольшой лагерь и услышала приказ из-за спины:

— Стоп, тормози, подними голову, — сказала она, а потом, уже обращаясь к своим товаркам, воскликнула: — Хо, гляньте какая вуло попалась в мои силки! Идите сюда, полюбуйтесь на неё.

Три женщины-пантеры с копьями наперевес приблизились ко мне. Моя конвоирша схватила меня за волосы, удерживая мою голову, продемонстрировала меня своим компаньонкам.

— Какая она маленькая и слабая, — прокомментировала одна из подошедших.

Вообще-то я не была ни маленькой, ни слабой для обычной женщины, хотя, признаю, далеко уступала в размерах и силе конкретно им. Несомненно, они определяли женственность и ценность так, как им это нравилось, каким бы эксцентричным это ни выглядело на мой взгляд.

— Какие мы смазливые, какие маленькие, какие миниатюрненькие, какие женственные, — глумилась надо мной другая крупная женщина.

Я прекрасно осознавала себя объектом презрения, и перевела взгляд мимо этих трёх женщин-пантер, туда, где, прижавшись друг к дружке стояли на коленях две связанные за шеи рабыни. Одна из них была блондинкой, как и моя похитительница, другая брюнеткой, скорее как я сама. Их кляпы были несоразмерно большими для них, отчего их рты и щёки казались растянутыми и раздутыми. Верёвка, которой их связали, выглядела грубой. Руки девушки держали перед собой, скрестив запястья. Они были связаны, но не шнурами или верёвками, а желанием хозяйки. Получив такой приказ, девушка не может без разрешения разделить их. С рабынями удобно, ведь ни одна из них не осмелится не повиноваться. Обе девушки выглядели очень напуганными. А когда я встретилась с ними глазами, то их испуг передался и мне. Ни за что я не посмела бы встречаться взглядом ни с одной из женщин-пантер.

— Головы вниз, — бросила одна из женщин, та, которая ещё ни разу не заговорила с того момента, как подошла ко мне, и обе рабыни тут же опустили свои головы.

Затем она повернулась ко мне и окинула меня оценивающим взглядом, медленно и вдумчиво.

— Беглая, — сообщила моя конвоирша.

Внезапно до меня дошло, что именно эта женщина, а не та, которая поймала меня, являлась главной в этой маленькой шайке женщин-пантер. Вообще-то мне следовало понять это сразу. Поймавшая меня женщина, вероятнее всего была дозорной, боковым охранением или своего рода разведчицей, прикрывавшей группу с противоположной от реки, лесной стороны. Лидер в таких случаях должен находиться вместе с остальной группой, откуда можно руководить, направлять и командовать. Значит, главной и самой крупной из этих четырёх охотниц была эта женщина, чьи белокурые волосы были заплетены в две косы, заброшенные за спину. Её украшения показались мне самыми безвкусными и самыми обильными среди всех остальных, а пятнистая шкура, легко терявшаяся на фоне коры и теней, из которой была пошита её одежда, выглядела самой лучшей и самом красивой среди них. Она была лёгкой, отлично выделанной, облегающей, гладкой и мягкой, и, возможно, получила бы сдержанное одобрение какого-нибудь представителя касты Кожевников, если бы у него появилась возможность исследовать её. Я заключила, что стать лидером в такой группе было не так-то просто, и не исключено, что претензии на это место следовало подтвердить ножом или копьём. Побеждённую атаманшу, если она выживет, часто изгоняли из шайки, отправляя в лес выживать в одиночестве. Иногда свободные женщины, несчастные и недовольные своей жизнью, обиженные на ограничения, обычно налагаемые на них в городах и полисах, убегая от нежеланных спутников, кредиторов, закона и тому подобных вещей, пытаются присоединиться к той или иной группе девушек-пантер. Однако членство в такой группе ещё надо заслужить, а сделать это ой как нелегко. Чаще всего такие кандидатки, особенно если они миниатюрные и привлекательные, находят себя раздетыми, связанными и проданными. Других, выглядящих многообещающе, посылают голыми в лес с одним копьём, чтобы убить пантеру и вернуться с её окровавленной шкурой на плечах. Мне говорили, что большинство не возвращается. Охота на пантеру — дело опасное. Они — грозные, неуловимые хищники, территориальные и агрессивные. В такой ситуации зачастую неясно, кто охотник, а кто добыча. Девушек-пантер обычно переполняет ненависть, они негодуют и ненавидят мужчин, которым, каким бы это ни показалось странным, они, кажется, завидуют и пытаются подражать. Но, что интересно, возможно даже больше чем на мужчин, их негодование и ненависть падает на типичных свободных женщин, возможно, потому что такие женщины слишком женственные, и также отличаются от мужчин. Хотя женщины или, если хотите, девушки-пантеры, как остальные свободные женщины, обычно относятся к рабыням с презрением, и в обращении с ними проявляют жестокость, они, как мне кажется, в целом ненавидят их меньше, чем они ненавидят свободных мужчин или типичных свободных женщин. Враждебность, которую переносит на рабыню типичная свободная женщина, несомненно, прежде всего, мотивирована тем фактом, что мужчины обычно предпочитают прекрасную, полураздетую рабыню, покорную и переполненную потребностями, послушную и страстную, ей, гордой, великолепной свободной женщине, ревниво следящую за соблюдением тысяч своих прерогатив и старающуюся эксплуатировать каждую из них к своей выгоде. Свободная женщина озабочена не тем, чтобы нравиться, а тем, чтобы нравилось ей. Её нельзя купить и приказать, её можно только просить, умасливать и добиваться её благосклонности. Её расположения могут искать ради престижа, положения, влияния её семьи, статуса и так далее. А рабыню покупают как таковую. Ей не принадлежит даже тот ошейник, который она носит. Капризную, непредсказуемую свободную женщину, которая может смущать, колебаться, дразнить и мучить судят по содержанию её сердца. А рабыню просто приковывают к рабскому кольцу. Свободная женщина может поманить перспективой разделить с ней кровать, в расчёте на выгоду, продавая себе ради собственной прибыли. Рабыню продают ради прибыли другого. Свободная женщина равна своему свободному спутнику, купленная женщина — рабыня своего хозяина. Свободный спутник постоянно задается вопросом, будет ли его свободная спутница в настроении этой ночью, и ему остаётся только надеяться на это. Рабовладелец просто приказывает своей собственности лечь на меха. Так что, враждебность типичной свободной женщины к рабыне в значительной степени зависит от факта, что рабыня, при всей её недостойности и никчёмности, является для неё соперницей, причём соперницей, которую мужчины очень вероятно предпочтут ей. С другой стороны вероятность того, что женщины-пантеры или, если хотите, девушки-пантеры, учитывая их ненависть к мужчинам, увидят в рабыне соперницу крайне низка. Скорее они отнесутся к ней, как к простой рабыне, как к животному для работы, для переноски грузов, как к предмету, который можно продать, получив прибыль. Безусловно, они, как и другие свободные женщины, кажутся особенно жестокими с привлекательными рабынями, так что многое в этом вопросе остаётся неясным.