— Я могу поговорить с вами откровенно, Джейсон? — спросила она.
— Конечно, Беверли, — ответил я.
Мы сидели за маленьким столом, в угловой кабинке небольшого ресторана, расположенного на 128-й улице. На столе горела свеча в миниатюрном подсвечнике. В ее отсвете скатерть казалась белой, столовое серебро — мягким и глянцевым.
Беверли выглядела смущенной. Я никогда не видел ее такой. Обычно она вдумчива, чопорна, собранна и спокойна.
Мы не были по-настоящему близкими друзьями, скорее — просто знакомыми. Я не понимал, почему Беверли попросила о встрече в ресторане.
— Очень мило, что вы пришли, — сказала она.
— Я рад встретиться с вами, — ответил я.
Беверли Хендерсон — двадцатидвухлетняя аспирантка на отделении английской литературы в одном из престижных университетов Нью-Йорка. Я тоже аспирант в том же самом университете, но на отделении античности. Моя специальность — греческие историки. Беверли — молодая женщина небольшого роста, с прелестной грудью, изящными лодыжками и красивыми бедрами.
Она совсем не похожа на рослых плоскобедрых особ женского пола, которые царят в университете. Однако ей приходится изо всех сил стараться, чтобы отвечать их стандартам, — манерами, одеждой и самоуверенным видом. Беверли заимствовала самоуверенное поведение и суровое выражение лица, принятые в ее окружении, как нечто само собой разумеющееся. Однако я не думаю, что эти особы и в самом деле считали ее своей. Мисс Хендерсон была не из их породы. Они это чувствовали.
У нее очень темные, почти черные волосы, гладко зачесанные назад и собранные в пучок. Она светлокожая, с темно-карими глазами. Росту в ней около пяти футов, и весит Беверли примерно девяносто пять фунтов.
Меня зовут Джексон Маршал. У меня темные волосы, карие глаза. Я — белый. Рост — шесть футов и один дюйм, а вес, предполагаю, около ста девяноста фунтов. В день нашей встречи мне было двадцать пять лет.
Я потянулся, чтобы коснуться ее руки. Беверли сказала, что хочет поговорить со мной откровенно. Хотя я выглядел спокойным, сердце мое готово было выскочить из груди. Могла ли мисс Хендерсон догадаться о тех чувствах, что я испытывал к ней все эти месяцы, с тех самых пор как узнал о ее существовании? Я находил ее одной из самых волнующих женщин, каких когда-либо встречал. Это трудно объяснить. Дело вовсе не в том, что она на редкость привлекательна, а в некой тайне, скрытой в ней. Эту тайну я не мог разгадать до конца. Не однажды в мечтах я видел Беверли обнаженной в моих объятиях. Иногда, что было довольно странно, — в железном ошейнике. Я с усилием прогонял эти мысли. Конечно, я много раз приглашал мисс Хендерсон пойти со мной в театр, на лекцию или концерт, или даже в ресторан, но она всегда отказывалась. Что ж, в этом я не уникален. Многие молодые мужчины терпели неудачу с юной очаровательной мисс Хендерсон. Насколько мне известно, она мало с кем встречалась. Пару раз я видел Беверли в студенческом кампусе с теми, кого можно было бы назвать друзьями мужского пола. Они выглядели достаточно безобидно и невинно. Их мнения, я полагаю, соответствовали тому, что принято называть правильным взглядом на жизнь. Ей нечего было опасаться их, если, конечно, она не боялась скуки.
Но в один прекрасный вечер Беверли позвонила мне, пригласив встретиться с ней в ресторане. Она ничего не объяснила, просто сказала, что хочет поговорить со мной. Удивленный, я поехал в ресторан на метро. Домой, конечно, я повезу ее на такси.
Мисс Хендерсон спросила, может ли поговорить со мной откровенно. Я коснулся ее ладони. Беверли отдернула руку.
— Не делайте этого, — сказала она.
— Извините, — ответил я.
— Мне не нравятся такие вещи.
— Извините, — повторил я, чувствуя раздражение и вместе с тем удивляясь еще сильнее.
— Не старайтесь проявлять передо мной свое мужское начало, — заявила Беверли. — Я женщина.
— Это обнаружилось только сейчас? — улыбнулся я.
— Я имею в виду, что я личность, — сказала она. — У меня есть разум. Я не сексуальный объект, не вещь, не игрушка, не безделушка.
— Я уверен, что у вас есть разум. Если бы его не было, ваше состояние внушало бы тревогу, — ответил я.
— Мужчины не ценят в женщинах ничего, кроме их тел.
— Я этого не знал. Звучит так, словно это говорит женщина, которую трудно ценить за ее тело, — парировал я.
— Я не люблю мужчин, — продолжила мисс Хендерсон. — Себя, впрочем, я тоже не люблю.
— Я не понимаю смысла нашей беседы, — признался я.
В своих коротких, но категорических утверждениях Беверли коснулась двух главных заблуждений, на которых, как я понял, и зиждились ее жизненные взгляды. Первым было настойчивое утверждение женского начала, соединяющееся одновременно с подавлением этого начала и восхвалением бесполого, асексуального идеала человека. С одной стороны, она признавала себя женщиной, а с другой — не желала признавать свою женскую сущность. Идеал человека, бесполого и асексуального, был противопоставлением откровенной сексуальности, орудием, призванным сдерживать и уменьшать сексуальность, а то и разрушать ее. Конечно, для определенного типа женщин это удобный способ добиться удовлетворения своих жизненных амбиций.
