Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - [13]

Живосил пошатнулся и упал в снег.

Ждан перескочил через сугроб и выхватил меч.

— Остановитесь, мерзавцы! Оставьте дивчину!

И Карпило, и его помощник, молодой парень, выпустили из рук Любаву, отшатнулись. Жирное лицо Карпила побагровело, глаза от гнева и удивления полезли на лоб.

— Ты кто такой? Как смеешь руку поднять на княжего тиуна?! Да я тебя… Да я…

Он задыхался от ярости. Рука шарила по боку, нащупывая рукоять меча. Его подручный отступил к калитке.

Но тут на помощь Ждану подбежал Самуил.

— Погоди, тиун, успокойся! Не горячись! Не тронь меч!.. Почто тянешь девицу, как собаку? Почто ударил старого? Чем он пред тобою провинился?

Карпило выпрямился. Невысокого роста, дебелый, с толстой шеей, он походил на бугая. Ноги расставил, голову нагнул — таращится исподлобья.

— Кто вы такие, чтоб я перед вами ответ держал? Тати, разбойники с большой дороги! Да я немедля прикажу вас в яму бросить! В колодки забить! В железные путы заковать! К князю притащу на суд, а то и сам… вот этими руками… Ну, ответ держи, кто такие?

Самуил подошёл ближе, вытащил из-за пазухи плотный пергаментный свиток с восковой печатью князя, что скрепляла тонкий шёлковый шнурок, и ткнул Карпилу под нос.

— Гляди, тиун! Узнаешь печать князя Владимира?

Карпило, оторопев, заморгал глазами.

А Самуил продолжал:

— Узнал… Вот и хорошо!.. А теперь слушай: ты не тронешь этих людей — ни деда Живосила, ни Любаву — и пальцем! Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо!

Карпило ещё не знал, кто перед ним, но понял, что препираться опасно — у незнакомцев письма с княжескими печатями! А таких — лучше не трогать! Он виновато пожал плечами, пробормотал:

— Понял… Как не понять… А я что? Разве зла хотел этой девице? Я же — как лучше!.. По справедливости… По русской правде…

— По русской правде… — передразнил его Самуил. — Где же тут правда? Ею и не пахнет! Князь Ярослав, когда давал нам русскую правду, то велел жить по правде сердца, по совести, а ты… Вот теперь иди и запомни, что мы тебе тут сказали: не смей и пальцем тронуть ни Живосила, ни Любаву! А долг его я тебе заплачу, как только в следующий раз навещу Глебов. Меня Самуилом зовут, чтобы и ты знал…

Тиун глянул угрюмо, поглубже натянул шапку и молча поплёлся со двора. Пахолок[25] подался за ним.

Дед Живосил прослезился.

— Спаси вас Бог, люди добрые! Защитили нас с Любавой! Карпило — не человек, а зверь: сгноил бы меня в яме, а Любаву… Страшно подумать, что стало бы с нею, если б попала в руки этого убивца! Да берегут вас боги!

А Любава стояла рядом испуганная, бледная, и большими тёмными, как ночь, заплаканными глазами благодарно смотрела на Ждана, и её пухлые дрожащие губы тихо шептали одно только слово:

— Жданко… Жданко…

3

В тот же день, под вечер, Самуил и Ждан через Лядские ворота въехали в Киев. Город лежал в белых снегах, а над ним в небе плыли громкие звуки колоколов — звонили к вечерне.

По одной из улиц, что вели на Гору, они поднялись к собору Святой Софии, миновали храмы Ирины и Георгия и повернули в боковую улочку, что заканчивалась тупиком. Остановились перед прочными тесовыми воротами с такой же кровелькой над ними. Не слезая с коня, Самуил древком копья застучал в них.

— Неужто ты тут живёшь, дядя Самуил? — спросил Ждан, не скрывая удивления: он увидел в глубине двора высокий двухэтажный дом, сложенный из потемнелых от времени брёвен и покрытый гонтом[26].

— Нет, здесь живёт мой вуй[27], боярин Славута, а я, спасибо ему, по соседству, рядом… Видишь ли, хлопец, нам нужно поскорее встретиться с князем Святославом, а боярин Славута бывает у него почти каждый день. Нам же с тобой не так просто попасть в княжеские хоромы… Понял?

— Понятно… Так ты, оказывается, вон из каких богачей, дядя Самуил! Сам купец, вуйко твой — боярин… Каждый день у князя бывает… А ты такой простой — ну, как и я, к примеру…

— Э-э, Ждан, выпадет удобное время — расскажу из какого я рода, а сейчас не до того…

Загремели засовы и ворота открылись.

Навстречу им вышел молоденький прислужник.

— Дядя Самуил? Ох, не ко времени — боярин собирается к князю. Там сегодня, говорят, пир…

— С чего бы это?

— Княгини Марьи Васильковны — именины…

Прислужник проводил их в хоромы боярина.

В просторной светлице пахло воском — на столе горела свеча. Слева от стола — полки с книгами и свитками пергамента. Вся правая стена завешана оружием. Чего только здесь не было! Мечи русские й сабли половецкие, луки простые и клеёные, луки-самострелы и тулы — колчаны со стрелами, боевые топоры, копья-пики и метательные копья — сулицы, кольчуги и латы, шлемы, поножи…[28] Глаза у Ждана разбежались, и он не сразу заметил хозяина этой комнаты, боярин стоял в полутёмном углу и небольшим костяным гребнем расчёсывал седую бороду.

Но вот он положил гребень на стол и, широко раскинув руки, вышел вперёд.

— Самуил! Вот не ожидал! Ты же сказал, что отправляешься в Путивль! Й вдруг — здесь… — Он обнял Самуила и трижды поцеловал. — Где ты раздобыл себе такого спутника? — и повернулся к Ждану. — Славный парубок! Гридень? Чей?

Самуил коротко рассказал обо всем, что ему и Ждану пришлось пережить за последнее время. Показал письма князя переяславского.