Китовый ус - [6]

Проснулся он от громкого треска во дворе. Он вышел на крыльцо — снег падал сплошной белой стеной. Трещала береза — вся она обмерзла льдом — и вершина, не выдержав тяжести, сломалась.

В спальне светящиеся стрелки будильника показывали без двадцати пять.

— Что там? — встретила жена вопросом.

— Гололед, снег. Навалило, наверное, с полметра, — ответил он и начал одеваться, включив в прихожей свет.

— Куда ты собираешься?

— На работу. Мне в первую.

— В какую первую? У тебя сегодня выходной!

— Петракова подменяю.

— О господи, Петракову опять праздник.

— Какой там праздник. Жена собралась рожать, а ему нужно с ребятишками дома посидеть, пока его мать не приедет.

— Нам бы привез ребятишек.

— Если бы да кабы. Зачем ему с ними зря таскаться, когда мать приезжает?

— Но ты-то как пойдешь на работу, ведь ты всю ночь стонал? — возмутилась Николаевна.

— Обещал.

— А ты умел когда-нибудь отказываться? Умел? А? — задала вопрос Николаевна, на который ему было трудно ответить.

Снег валил валом часов до одиннадцати. Дед Иван сидел в диспетчерской, дожидаясь разрешения на выезд. Пассажирам объявили, что все рейсы переносятся на несколько часов, но они донимали расспросами и диспетчера, и деда Ивана. Он терпеливо объяснял им, что поедут они после того, как бульдозеры расчистят дорогу в аэропорт, а когда они расчистят — никому не известно.

Наконец, около двенадцати, он повел автобус в первый рейс.

Машин на трассе было мало. На асфальте осталась корка — морозцем прихватило вчерашнюю слякоть, и теперь автобус заносило в сторону. Дед Иван осторожно выводил его на середину дороги, и всякий раз это удавалось ему с таким напряжением, словно он впервые сел за баранку.

Многое тревожило его в этот рейс. По пути в аэропорт было несколько крутых подъемов, и он сомневался: сможет ли автобус без посторонней помощи преодолеть их. К тому же, чувствовал он, что против вчерашнего стало ему хуже, появилась неуверенность в себе. И руки, и ноги повиновались вяло — автобус вилял не только от скользкой дороги…

Он вел автобус плохо — и знал об этом. Теперь он понял, что заболел не на шутку, и решил добраться до поселка, где жил Петраков, посидеть у него с ребятишками, пока тот не отработает смену.

Появилось солнце, до боли слепящее глаза, и снег засверкал, и в то же время дед Иван увидел следы прошедшей ночи — гололед и снег покалечили деревья, обломали ветви берез и сосен, пригнули до земли молоденькие деревца. В кюветах, извиваясь вдоль дороги спиралями, лежали порванные и перепутанные телеграфные провода.

«Столько беды за одну ночь, — подумал он. — Ай-ай-ай. И тихо как-то, незаметно все случилось».

И резче заболела у него ключица, как он ни старался забыть о ней. Автобус он повел совсем осторожно, боясь беды.

Добравшись до поселка, он побрел по колено в пушистом снегу по переулку, в котором жил Петраков. Он нашел деревянный домик под высокими елями, вошел в сенцы и постучал в дверь.

— Иван Митрич?! — воскликнул Петраков и потащил его в комнату, не дав даже веника обмести от снега бурки. — Вот не ждали.

Дед Иван увидел на кухне старуху в длинном, как японское кимоно, халате и поздоровался с ней. Из кухни выглянули две головы маленьких Петраковых и, узнавая и не узнавая деда Ивана, заулыбались.

— Да ты раздевайся, присядь, — суетился хозяин, и дед Иван понял, что он уже успел выпить.

— Ну, с кем поздравлять?

— Так ведь еще неизвестно, Иван Митрич. Сами ломаем голову, кого мама нам купит, — засмеялся Петраков, погладив по голове подвернувшегося под руку малыша.

— Рассиживаться мне некогда, автобус на трассе стоит. Пассажиры ругаются.

— Эх, жалко, что ты на работу, — с досадой сказал Петраков. — Работаем вместе уже сколько, а посидеть за чаркой так и не пришлось. То я за рулем, то ты. Приезжай после работы…

— Не могу. Ко мне тоже гости приехали, — сказал дед Иван и повернулся к двери.

— Иван Митрич, послушай, давай я доработаю до конца смены. А ты отправляйся домой, — с готовностью вызвался Петраков.

— Куда тебе такому. Нельзя, дорога плохая.

— Ну и что? Не таким ездил.

— И я, бывало, ездил. Только тебе сейчас нельзя. Случись что — виноват будешь, а их у тебя, считай, трое…

В автобусе он взглянул на себя в зеркало. Оттуда смотрел старик, чем-то похожий на него, деда Ивана. Глаза старика глубоко запали и смотрели из-под обвисших бровей то ли бессмысленно, то ли затравленно. Кожа на лице стала синюшной, но зато нос был прежний. Такого носа, как у него, он никогда не встречал — на нем росли коротенькие волоски хохолком.

Дед Иван включил передачу, автобус тронулся, и тут же повело его в сторону. Опасаясь, что не сладит с машиной, он нажал на тормоза, вылез из кабины. «Будь ты неладна», — ругался он, мысленно виня во всем ключицу, потирал ее, прохаживаясь за автобусом и хоронясь от пассажиров. «Добраться бы до поста ГАИ, попросить автоинспектора довести автобус до аэропорта», — размышлял он, а потом его осенила мысль.

Он вошел в салон и спросил пассажиров:

— Шоферов, случайно, среди вас нет?

— Баллон лопнул? — спросил кто-то насмешливо.

— Я спрашиваю — нет ли среди вас шофера? — повторил он вопрос и закрыл глаза, потому что в этот момент все поплыло перед ним.