Китовый ус - [55]

— А вы что, не узнали меня? — спросил Женька не очень дружелюбно, и тут опять двигатель сбавил обороты, задыхаясь, как неизлечимый астматик.

— Ну и экспресс, Евген, — издевался земляк, наблюдая, как Женька копается в моторе. — Как же ты на этой штуковине до Москвы добираешься? Она у тебя, наверное, сверхзвуковая…

«Ну и язва же этот Бидаренко! — злился Женька. — Черт его принес сюда — это же надо, это Же надо с ним тут встретиться!»

— Это не экспресс, это называется ледокол. «Ледокол-312», — ответил Женька, установив нормальные обороты.

— Ух ты-ы! Ледокол, значит. И ты — капитан корабля или как? Выходит, ледокольщик ты! Го-го-го! — дурно-смехом зашелся Сдобрымутром, поставив ношу на снег, и, ходя вокруг ледокола, приседал от удовольствия и прихлопывал ладонями по коленкам.

— Подменяю товарища, заболел он. Ну и попросили временно поколоть лед на дорогах, — оправдывался Женька, стараясь как-то сгладить впечатление земляка. — Да я сам, когда увидел эту скраклю, смеялся целую смену…

— Брешешь ты все, Евген, — хитро сощурил глаза Сдобрымутром. — Брешешь и даже не очень складно.

Женька, чтоб не раззадоривать земляка, не давать лишнего повода для других насмешек, сам через силу смеялся. И это помогло, Иван Матвеевич успокоился, предложил отметить встречу пивом, похвастался чебаками, вытащив килограммовых рыбин из сумки, но Женька отказался: за рулем, нельзя.

— А у нее разве руль? Тут же должна стоять электроника, — в последний раз уколол Сдобрымутром, но уже без того азарта, с каким насмешничал вначале.

«Теперь он расскажет дома про скраклю», — внутренне съеживаясь, думал Женька и искал выхода из незавидного положения, в которое попал. Не мог же он вот так прямо попросить: «Вы, дядько Иван Матвеевич, не говорите никому, что видели меня на этой машине». Он же вредный, назло разболтает. Тут надо как-то по-другому… И решил пригласить его к себе домой, показать свою мировую комнату, где порядок армейский, пусть посмотрит, может болтать будет меньше…

— За покупками приехали, Иван Матвеевич? — спросил Женька.

— По делам, в командировку. И за покупками. В Изюме товаров много, но дефицита больше…

— Вот как, — сказал Женька.

В армии другим водителям везло, их посылали в командировки, — они возвращались, переполненные впечатлениями, а его нет — он почти всю службу, как только сдал на права шофера, просидел на заправщике, подвозил к самолетам горюче-смазочные материалы.

Огорченный собственным заблуждением на тот счет, что раз человек в командировке, то его обязаны обеспечить гостиницей, Женька подумал, что пригласить по этой причине Сдобрымутром домой не удастся.

— Надолго приехали? — спросил Женька.

— Хотел сегодня уехать, да нужного человека не оказалось на месте. Придется ночевать, — ответил Сдобрымутром.

— В гостиницу направляетесь?

— В гостиницу. Не подскажешь, куда лучше сунуться, ты вроде тут уже местный, знаешь ходы-выходы.

— Да зачем вам гостиница, дядько Иван Матвеевич, — обрадовался Женька. — Если вы не загордились, поезжайте ко мне, раскладушка найдется. Вот ключи, — он достал их из кармана, разъяснил, какой от входной двери, а какой от его комнаты, и сунул их в руки озадаченному земляку.

Женька вернулся домой поздно. После работы, помывшись и переодевшись, пошел в вечернюю школу, по пути завернув в гастроном. В школе он отсидел всего три урока, уйти раньше никак было нельзя — на третьем была контрольная по математике, а он в ней, как говорили в классе, «не волок», был «ни бум-бум». Но, несмотря на это, Женька учился еще на курсах повышения квалификации, ему очень хотелось стать шофером второго класса. Один раз он уже закончил их, еще в армии, но провалился на экзамене по материальной части и теперь надеялся покорить строгую экзаменационную комиссию основательной подготовкой. Для курсов тоже надо было выкраивать вечера, он и комбинировал, пропуская понемногу занятия то в школе, то на курсах. Ему было трудно, он зубрил и зубрил науки, у него была какая-то очень уж невосприимчивая голова, но зато был характер — настойчивый, крестьянский, он верил в свои силы, в то, что пойдут у него дела на лад, вот только надо обкатать хорошо голову, притереть извилины. Ведь в начале учебного года ему с натяжкой, как бы делая одолжение, учителя ставили тройки, но к концу полугодия не без удивления иногда ставили в журнале, что называется, твердые четверки. И хвалили — вон какой пришел, почти без знаний, но работает над собой, работает, молодец!

— Где ты так долго был? — встретил встревоженно Иван Матвеевич. — Я приготовил тут картошку с мясом, по-нашему, по-селянски. Разогревал пять раз!

— В школе был, где же мне быть, — ответил Женька уловив на себе недоверчивый взгляд гостя.

«Не верит, вот человек!» — воскликнул он в душе, но без злости, а только удивляясь презловредному характеру Бидаренко.

Судя по богато накрытому столу, он все же зря времени не терял. Тут лежало тонкое, в два пальца сало, пироги, разрезанный на пластины домашний зельц, то есть кендюх по-изюмски, кровяная колбаса, колбаса из магазина, сыр российский, стояла тарелка мелких, сорванных совсем юными на засолку огурцов, лежали домашние котлеты, десяток яиц и их родительница — обжаренная курица. Но украшением стола была тарелка с очищенными, нарезанными кусочками прозрачных, нежно-розовых чебаков бидаренковского вяления. Иван Матвеевич купил бутылку водки и несколько бутылок пива, даже баночку горчицы не забыл взять…