Китовый ус - [109]

— Привет, старина, это я.

— Привет, приехал?

— Сегодня вот, — Грахов старался говорить как можно обыденнее, что ли, так, словно скуки ради решил созвониться вечером с приятелем.

— Как Антонина, не помирились?

— Какое там…

— Откуда звонишь? С улицы Горького. Прогуливаешься?

— Поневоле. Второй замок врезала, куда-то уехала, а ключ, само собой, забыла оставить.

— Приезжай к нам, — сказал Руслан негромко, совершенно другим тоном, но не допускающим возражений.

Грахов помолчал, Руслан догадался, что с ним творится:

— Не дури и не ломайся. Мы ждем тебя. Ясно?

3

С Русланом Аюповым у Грахова косвенно связано было одно событие, которое не только не забывалось со временем, а напротив, из года в год все властнее занимало его, мысли и душу. Тогда, когда оно произошло, он не смог понять значения этого события для дальнейшей своей судьбы, вернее, судьбы своей души, а затем, разобравшись, что к чему, и сожалел о многом, и презирал себя, и гордился тем, что все это у него было.

Началось все так.

Аюпов работал в Уфе, уже готовился к переезду в Москву, а Грахов приехал в Башкирию в командировку. Справившись с редакционным заданием, он, как и договаривались, в день отъезда позвонил Руслану из гостиницы «Агидель».

— Никуда не девайся, сейчас буду! — предупредил Аюпов.

Грахов собрал вещи, подсел к телефону и стал перелистывать записную книжку, проверяя, всем ли, кому надо, позвонил. В каждой командировке он, естественно, знакомился со многими людьми, от них в книжках оставались скупые записи, адреса, номера телефонов, и вот, листая очередную книжку, вспоминал новых уфимских знакомых и думал о том, сколько напрасно, собирая материал, отрывал людей от дела, сколько извел вопросами, процеживая слова и факты, отбирая то, что могло пригодиться для очерка.

В руке задержалась страничка, где наспех было написано и подчеркнуто не раз: «Корреспондент или журналист?» Грахов усмехнулся: один ушлый мужичонка, председатель постройкома, прежде чем начать разговор, настойчиво добивался у него, кто он, корреспондент или журналист. Корреспондент — тот же журналист, объяснил Грахов, но собеседник не удовлетворился ответом. Корреспондентов он считал людьми опасными, они строчат критические статьи и фельетоны, а журналисты в его понимании были людьми несравненно достойнее и приятнее — они пишут исключительно положительные материалы или очерки, которые нравятся всем, в том числе и начальству. Поэтому он журналистов любил и «привечал», а корреспондентов — нет…

Дверь с грохотом распахнулась, ее, не иначе, открыли ногой, и в номер в сопровождении двух приятелей вошел Руслан. Плюхнулся в кресло и, шлепая ладонями по полированным подлокотникам, заговорил:

— Если бы ты не позвонил, не знаю, что потом с тобой сделал! Из Башкирии так не уезжают, на бегу, как бы между прочим… Не выйдет. Ты хоть памятник Салавату Юлаеву видел?.. Ага, значит, показывали… А вы знаете, друзья, я с ним, старым моим товарищем, неделю целую жду встречи, но у него нет и нет свободного времени.

— Это преступление, которое надо искупить, — заявили приятели.

— Руслан, не обижайся. Материал писал, идет в газету сразу, с колес…

— Надо понимать, написал. Тогда давай вещички. Машина внизу.

Стояла прекрасная пора, в природе все уже отцвело, отплодоносило, созрело, пребывало в покое и довольстве, отдыхало и нежилось в летнем еще тепле.

— Где ты такой лес видел? — спрашивал Руслан, щуря плутоватые глаза под очками, которые, насколько помнил Грахов, никогда раньше не носил. — Видишь, какой лес величаво-спокойный… Где ты такие поля видел? — спрашивал он, показывая на сочный, изумрудный ковер озими на мягких, круглых холмах. — Да ты башкирский мед в Москву везешь? Не везешь? Впервые в жизни встречаю такого чудака, все москвичи обязательно везут мед. Не беспокойся, мы позаботились.

Они остановились на краю леса возле каких-то нарядных деревянных построек.

— Это санаторий, нас здесь ждут, — сказал Руслан, выбираясь из машины, а затем, взяв гостя под руку, подмигнул: — Кумыс башкирский пил? Казахский и узбекский пил, а наш, башкирский, значит, нет? Обижаешь… А это что за штука — чал? Из верблюжьего молока? Не пробовал, у нас верблюдов нет. У нас кумыс, ему цены нет, сильный напиток, и потому после него батыр будешь… Но в Москву не проси, здесь пей, в портфель не моги брать — он в бутылках в самолете взорвется!

Грахов поражался переменам, происшедшим с Русланом, Девчонки на курсе называли его не Аюповым, а Аюпчиком, до того он был нежен лицом, мягок и ласков характером. Они покровительствовали ему, защищая от напастей, большей частью выдуманных, вертелись вокруг — наверняка многие были влюблены в способного красивого мальчика. За эти годы Руслан стал вальяжным, раздался в плечах, в каждом движении, в каждом слове чувствовалась уверенность в себе, властность по отношению к другим. Приятели явно заискивали перед Аюповым и заодно перед ним, Граховым, — должно быть, он тоже грелся в лучах его талантливости, находился в гравитационном поле его личности.

В аэропорту он хотел попрощаться с Русланом и его приятелями, однако те заупрямились: