Кегельбан - [5]

— Я не буду пить.

— Янко, ты хочешь меня обидеть?

Он впервые назвал его по имени. Ишь ты, помнит, хотя сколько уже не виделись! Любопытная деталь. Прежде они не дружили, помимо лекций и занятий, можно сказать, и не встречались. И Ян не мог отделаться от предчувствия, что Арендарчик предусмотрительно все выяснил заранее. Зря, что ли, в Управлении у него есть добрые друзья! Сам-то Ян и не подозревал, что здешний директор фабрики Михал Арендарчик и есть тот самый Арендарчик, которого за кривые верхние клыки однокурсники прозвали Вампиром; тот самый, который лелеял мечту податься работать за границу, разъезжать в белом «мерседесе», фланировать в белом смокинге под пальмами, втихомолку потягивать виски со льдом, с достоинством отвешивать поклоны скучающим дамам в чернобурках и подсчитывать дивиденды в твердой валюте. Потому что с самого детства Арендарчик жил в погоне за вещами с заморскими этикетками. «Я могу себе это позволить, — заявлял он, когда у него интересовались, где он отхватил настоящие «вранглеровки». — Мой папаша, к вашему сведению, играет в Вене на контрабасе, так что можете себе представить, сколько он там зашибает!» Но очень скоро Михалу пришлось примириться с тем, что лучезарный призрак «райской» жизни, увы, удаляется от него: при всем усердии он не одолел ни одного иностранного языка. «Рот у меня, видимо, не так устроен, — сокрушенно оправдывался он, — и слуха я не унаследовал. Папаша-то играет на контрабасе, можно сказать, не глядя, толком даже нот не знает». Трезво оценив свои возможности, Арендарчик махнул рукой на дипломатическую карьеру. «Ну ее к черту! Не хватало еще, чтоб в меня бомбой шарахнули! А один мой знакомый, представляете, подцепил в Африке малярию! Дурацкая болезнь, на дворе, к примеру, жарища, а тебя трясет от холода, как осину, и постоянно клонит в сон. Ну ее, эту заграницу, хватит с меня родных комариков, эти даже если сильно искусают, к утру все проходит».

Ян наблюдал за гостем, а тот щедро налил стаканы почти до половины, не переставая заученно улыбаться. Ишь ты, от прежних кривых зубов у него не осталось и следа. Тут явно поработал искусный стоматолог. Ничего общего с прежним Вампиром.

— Ты, может, опасаешься, что я тебя задабриваю? Этой-то бормотухой, какую достанешь в любом магазине? Друг! Если б Михал Арендарчик вздумал тебя подкупить, он явился бы к тебе по крайней мере с «Наполеоном»!

— Ты куда девал свои зубы, Вампир? — нарочито небрежным тоном перебил его Ян.

— Пей! — Арендарчик буквально всунул ему в руки стакан с можжевеловкой. — Пей и не рассуждай! За встречу! Черт возьми, пятнадцать лет не виделись, а ты упираешься, не хочешь выпить со мной! За нашу встречу! За то, что мы с тобой, несмотря на прожитые годы, живы-здоровы, веселы и счастливы! Пей, Янко Морьяк! Не дуйся и пей.

Ян углядел в его словах намек на свою фамилию[1] и решительно схватил стакан.

— Пью за твои выбитые зубы, Вампир. — Это прозвучало неестественно, натянуто.

— Нет, братец, зубы у меня не выбиты, а заменены. — Михал энергично чокнулся, едва не выплеснув содержимое стакана. — Бывай здоров!

Ян не успел пригубить стакан, а Арендарчик уже выпил до дна и с удовольствием причмокнул.

— Скажи, ну может ли директор предстать перед начальством в образе вампира? Разинешь рот, и у всех мурашки по спине побегут. Ясно, не может, — сам же и ответил он. — Директор образцового предприятия должен быть образцово-показательным и выглядеть как с модной картинки.

После второй порции у Яна глаза заволокло туманом.

— Я понимаю, тебе надо выспаться, — донесся до него как из дальней дали голос Михала Арендарчика. — Не стану мешать. Ты семь часов трясся в поезде, при нынешней жаре такое доконает хуже всякой пьянки.

— Завтра явлюсь к тебе официально, Вампир.

— Меня зовут Михал Арендарчик, если тебе это интересно. К которому часу прислать машину?

— Я доберусь пешком.

— Мой шофер живет неподалеку. По утрам он сможет подвозить тебя, а после работы будем ездить вместе.

— Не надо, пройдусь пешком.

— Ладно, мне пора двигаться. — Арендарчик встал. — Придется принести себя в жертву — съесть и твою порцию ужина. Жаль. Жена очень хотела видеть тебя.

— По утрам тут бывает прохладно, а?

— Ты что! Лето ведь на носу!

— А дожди у вас часто идут?

— Дорогой мой, возьми шубу, плащ и резиновые сапоги, если тебя волнуют капризы погоды! А ведь можешь ездить как барин. Ладно, до завтра!

— До завтра!

Стукнула дверь. Ян видел перед собой только бутылку на шатком столе и машинально налил. Снова лошадиную дозу, после которой рухнул на постель. Проспав часа четыре, вдруг проснулся. В горле першило от сухости, в ушах стоял звон. Он поднялся, с удивлением обнаружив, что заснул, как был, одетый, не сняв даже крапчатого галстука и пыльных ботинок. Комната раскачивалась, словно примеривалась повалиться на него. Он расстегнул ворот рубашки, сорвал пиджак и галстук и снова завалился в постель. «Нет, сегодня я не в состоянии распаковать чемодан, — еще подумалось ему. — Утром… Сейчас надо спать. Самое главное — выспаться».

Но сон не шел. В кресле он словно все еще видел Михала Арендарчика, и тот щерил на него свои прежние кривые зубы. А откуда-то из глубины памяти выплывал амфитеатр, зеленый амфитеатр аудитории, и бумажный голубь, пущенный жизнерадостно сияющим Михалом Арендарчиком. Голубь опустился прямо на голову Яну, застряв в густых волосах, будто в песчаных дюнах. Ян услышал сбоку негромкое хихиканье, а затем раздраженный окрик лектора: «Тихо! Это вы там развлекаетесь голубями, Морьяк?» — «Простите, не я». — «Почему же он у вас в руках?» — «Я его поймал». — «В другой раз займитесь охотой на мух, Морьяк, и желательно, чтоб это происходило не на моих лекциях». — «Извините, больше я ничего ловить не буду».