Кегельбан - [4]
Его поздний гость в тот вечер, Михал Арендарчик, как и Ян, окончил экономический факультет и затем решил податься куда-нибудь в полузабытый богом уголок и там, на востоке республики, как и прочие энергичные выпускники, медленно, но верно поднимался по служебной лестнице, пока не добрался до поста директора фабрики по производству кухонной мебели.
— Я ужасно рад, что послали именно тебя, — объявил он, едва закрыв дверь, и тут же ринулся к Яну пожать руку, а затем расцеловал столь стремительно, что чуть не вывихнул ему челюсть.
— Откуда тебе это стало известно? — насторожился Ян.
— Не будь занудой, — сказал Арендарчик, утирая рукавом взмокший лоб. — У меня в Главном управлении есть свои люди. А какого черта ты поселился в этой дыре?
— Я всегда живу в гостиницах.
— Знаешь, а ты совсем не изменился.
— Скажешь тоже! — И Ян украдкой глянул на мутное зеркало, в котором отражалась его тощая фигура.
— Ну ни капельки!
— А ты вот изменился.
— Да уж, раздобрел, — согласился Арендарчик, хлопнув себя по животу.
— Солидная комплекция положена тебе по штату. Не зря директоров всегда изображают хорошо откормленными, пузатыми… лысыми и в очках…
— Ну, я пока не лысый и обхожусь без очков. Раздался, понятно, но это по милости жены.
— Вкусно готовит?
— Какое там! Я питаюсь в фабричной столовке. Но моей благоверной хочется, чтоб я производил солидное впечатление. Видимо, представляет себе директоров по юмористическим журналам.
— Ты прав, директора всегда производят юмористическое впечатление, — не преминул съязвить Ян и предложил гостю кресло.
Арендарчик поддернул серые брюки, расстегнул синий пиджак с серебряными пуговицами и сел, заскрипев креслом.
— Нашей работы, — сообщил он, поглаживая поручни. — Мы всю гостиницу обставляли. Ты один приехал?
— Один, — коротко ответил Ян, вспомнив, как просил помощника, но его начальник, заведующий отделом Штефан Каган, и слушать не захотел: «Нечего транжирить средства. Мебельная фабрика — наше лучшее предприятие. Там наверняка все в ажуре. А я не могу разбрасываться людьми».
— Недели три проторчишь у нас, — проговорил Михал Арендарчик, ощупывая стол, стоявший неровно, вроде бы даже накренившись. — Мог бы устроиться и получше.
— Где же?
— Если ты не против, у меня в доме есть небольшая мансарда. Для дорогих гостей, — хохотнул он. — Кто только не жил там!
— Нет, — сухо и решительно отказался Ян. — С меня хватит и гостиницы.
— Это как понимать — от ворот поворот?
— Считай, что я уже устроен.
— Жена приготовила ужин на троих.
— Детьми не обзавелся еще?
— Не успел. По-твоему, человека на все хватит?
— Я и подавно вольная птица. При моей работе семья — это просто непозволительная роскошь!
— Бедняга! — Арендарчик громко засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Затем открыл черный кейс, который, придя, аккуратно поставил у стола. Вынул бутылку можжевеловки. — Выпьем для аппетита?
— Я ужинал, мне ни к чему.
— В гостинице?
— Нет, напротив в самообслуге.
Арендарчик снова засмеялся.
— Ладно, мне-то не рассказывай, будто работники Главного управления харчуются в забегаловках.
Столовая самообслуживания напротив гостиницы действительно была грязной, пропитанной капустным духом забегаловкой, где кроме гуляша по-сегедински ничего не осталось.
«Может, не стоило б экономить, — подумал он тогда, пробираясь через толпу с жестяным подносом, на котором угрожающе танцевала тарелка, расплескивая буровато-красную подливу. — Но, с другой стороны, не могу же я позволить себе проесть суточные за один вечер!» У алюминиевой ложки, которую он взял из коробки у кассы, был особый привкус. Она словно впитала в себя все эти гуляши, котлеты и отбивные, которые ей пришлось за свое существование зачерпывать и терзать. «Вилка и нож — излишняя роскошь, — говаривали в армии, когда он проходил срочную службу. — Захочешь есть, наешься и руками». После армии он, разумеется, ел, как все цивилизованные люди, но, обнаружив в проволочной коробке здешней столовой только ложки, ничуть не удивился. «Рационализация труда», — откликнулся в нем экономист. Меньше риска, что кто-то из посетителей не вернет прибор. И с мытьем проще. В столовой Главного управления тоже ведь очень придирчиво следили, все ли бросают грязные ложки, ножи и вилки в круглое отверстие мойки, у которой несла бдение подслеповатая пенсионерка.
— Обычно я кушаю в гранд-отелях для иностранцев, — насмешливо протянул Ян. — Что поделать, если в вашем городе такового не оказалось.
— И правда нету, — искренне вздохнул Арендарчик. — Но не все у нас так уж безнадежно, — торопливо добавил он. — Один город гордится отелями, высотными зданиями и старинными особняками, а другой — хорошими людьми, и это именно наш случай.
— Говорят, вам три раза подряд доставалось переходящее знамя?
— Три раза подряд. — Арендарчик посмотрел на бутылку, отвинтил пробку. — И всё я. Здесь я все поставил на ноги. Ну что, пропустим на сон грядущий?
— Зачем?
Арендарчик поискал взглядом рюмки на полочках горки, потом тяжело поднялся и привычно, словно век прожил в этом номере, зашел в ванную и принес два стакана.
— Терпеть не могу пить из них, всегда отдают зубной пастой и эликсиром.
Йозеф Кот (род. в 1936 г.) — видный словацкий прозаик. В предлагаемый сборник вошли повести «Лихорадка» (1973) и «День рождения» (1978), а также рассказы разных лет.В центре внимания автора — жизнь современной Чехословакии в различных ее аспектах.Резкая отповедь мещанскому, потребительскому отношению к жизни, которого не должно быть в социалистической действительности, — такова направленность произведений Й. Кота.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Основная тема новой книги лауреата Национальной премии ГДР — взаимоотношения разных поколений школьных учителей, столкновение разных жизненных позиций и взглядов на вопросы воспитания. Автор показывает, как важно понимание между людьми и как его отсутствие приводит порой к трагедии.
Танзанийская литература на суахили пока еще мало известна советскому читателю. В двух повестях одного из ведущих танзанийских писателей перед нами раскрывается широкая панорама революционного процесса на Занзибаре.И портовые рабочие из повести "Кули", и крестьяне из "Усадьбы господина Фуада" — это и есть те люди, которые совершили антифеодальную революцию в стране и от которых зависит ее будущее.
Прочную известность Ярославу Чейке принесли его поэтические сборники. С выходом в свет повести «Дела закулисные» чешский читатель получил возможность открыть ее автора для себя заново уже как одаренного прозаика. Чем живут молодые люди, кому и во что верят, за кем идут — этими и многими другими вопросами задается в повести автор, рассказывая о юноше, начинающем свою трудовую жизнь рабочим сцены. Пора взросления и мужания героя, его потерь и приобретений, воспитания чувств и гражданской позиции приходится на сложный период — кризисные для Чехословакии 1969–1970 годы.
Повесть рассказывает о воспитании подростка в семье и в рабочем коллективе, о нравственном становлении личности. Непросто складываются отношения у Петера Амбруша с его сверстниками и руководителем практики в авторемонтной мастерской, но доброжелательное наставничество мастера и рабочих бригады помогает юному герою преодолеть трудности.