Избранное - [42]

И не осталось теперь парохода, на котором было бы спокойно и не раздавались бы вопли и жалобы пассажиров. Деловые люди, коммерсанты тратили немало труда и денег, чтобы помешать шайке Нама из Сайгона, но тщетно. У братвы были свои люди среди пароходных служащих, которые помогали им…

Двадцать третьего декабря пароход «Ан Сыонг» плыл из Хайфона в Намдинь. Обе палубы были набиты людьми и товарами. Громкий смех и разговоры сливались с гулом машины в какой-то особый шум, напоминавший гомон праздничной ярмарки.

Хотя было уже поздно, пассажиры все еще громко болтали между собой. Они рассказывали небылицы времен Троецарствия и Пяти Императоров[32], чудесные истории о невероятных подвигах, о призраках, оборотнях и злых духах — словом, о чем угодно, лишь бы скоротать ночь. Слушали даже глубокие старики, страдавшие глухотой, хотя из слов рассказчика они едва улавливали половину. Женщины, кормившие малышей грудью, слушали с таким увлечением, что забывали не только о детях, уснувших у них на груди, но и о расстегнутом платье. Многие девушки, заслушавшись рассказчика, ничуть не стыдясь, прижимались коленями к лежавшим рядом парням…

На корме несколько человек курили опиум, сидя или лежа на маленькой циновке. Они развалились, положив друг другу головы на колени, как самые закадычные приятели. Опиум заставил их забыть о различиях в одежде, возрасте, состоянии. Они видели перед собой только раскачивающийся, дрожащий огонек стоявшего посередине светильника из обрезанной бутылки. И помнили только о трубке с ароматным опиумным табаком, которой каждый затягивался соответственно уплаченной сумме…

Какой-то мужчина, уже в преклонном возрасте, лежавший прямо напротив светильника, выкурив первую трубку, с трудом приподнялся, выпил немного воды и сиплым голосом спросил:

— Вы уже спите, почтеннейший Тонг? Может, расскажете нам что-нибудь о справедливейшем судье Бао Гуне или об У Суне?[33]

Старик цирюльник, лежавший по другую сторону, приоткрыл глаза и медленно ответил:

— Я выкурил только десять трубок, разве после этого расскажешь как следует?

— А сколько вам надо, отец? — быстро опросил кто-то.

— Самое меньшее — еще десяток или полтора.

Нам из Сайгона взглянул, много ли еще осталось опиума, и, рассмеявшись, сказал:

— Ого, старик решил выкурить весь наш опиум. У него губа не дура.

Цирюльник выкурил еще две трубки и, не дожидаясь, пока его снова попросят, стал громко рассказывать о знаменитом древнем суде в Поднебесной, который, по его мнению, был самым замечательным судебным процессом во всем мире и во все времена. Старик помнил эту историю до малейших подробностей и излагал ее, несмотря на свой хриплый голос, весьма красочно и витиевато. В наиболее важных местах он говорил совсем медленно и добавлял от себя разные заковыристые вопросы: «Как же, по-вашему, уважаемые, рассудил здесь Бао Гун? Ну-ка, кто догадается!..» Или: «А как вы думаете, взволновало подсудимого представшее ему небывалое и чудовищное зрелище?..»

Его слушали внимательно не только курильщики опиума, но и все окружающие. Несколько седобородых стариков, сидевших поблизости, покачивая головами, восхваляли великую справедливость и талант славного судьи Бао Гуна и осуждали неправедные дела, чинимые нынешними судьями, приводя в пример тяжбы своих земляков или родственников.

Все хвалили почтенного рассказчика, и он, очень довольный, закончив свою историю, иронически покачал головой и добавил:

— Ну, а каково теперешнее правосудие, вы, уважаемые, можете видеть сами!..

Старик, сидевший с ребенком на руках позади Нама, внимательно прислушивался к разговору. Заключительные слова рассказчика, видимо, задели его за живое, и он воскликнул:

— О да! Нынешние судьи особенно справедливы. Из-за их великой справедливости люди лишаются крова и теряют последнюю чашку риса, разлучаются супруги, и отцы покидают детей… Но никто не смеет оказать ни словечка, да и кому жаловаться? Кто станет слушать?..

Старик говорил так жалобно и выглядел таким несчастным, что даже сам рассказчик обратил на него внимание и вежливо спросил:

— Судя по вашим словам, уважаемый, в вашей семье кто-то был несправедливо осужден?

Старик прижал к себе малыша, вздохнул и ответил:

— Да, это так, почтеннейший! Я потерял все имущество, потерял, наверное, тысячу пиастров и вдобавок ко всему претерпел множество унижений! Душа моя полна печали и скорби.

Слова «тысяча пиастров» насторожили Нама, он обернулся и пристально посмотрел на старика. Его шелковая одежда и серебряный обруч на шее ребенка словно говорили наметанному глазу Нама из Сайгона: «Этот старик — богач, утаивший свое состояние». Нам тут же предложил старику чай и трубку и сочувственным голосом выразил желание послушать рассказ старика о постигшем его горе. Но тот отказался от опиума и попросил только чашечку чая. Допив чай, он обстоятельно начал излагать свою историю Наму и людям, лежавшим рядом на циновке.

Оказывается, у старика был сын, которому в этом году исполнилось бы двадцать восемь лет. Семь лет назад сын уехал в Уонгби: в деревне невозможно было заработать на жизнь. Там он нанялся носильщиком, подкопил немного денег, женился и, бросив прежнюю работу, занялся торговлей. Дела у молодых шли хорошо, и через два года они купили себе дом и открыли в нем лавку. Но случилось так, что в августе этого года владелец французского магазина в Хайфоне заявил в полицию, что у него украли несколько кусков шелка, больше двухсот метров, и два ящика носков. Вора поймали сразу. На допросе вор сказал, что вещи эти он отдал в лавку, принадлежавшую сыну старика. В лавке сделали обыск и нашли несколько десятков пар носков такого же фасона. Сын старика всячески отрицал свою вину. Но вор, который где-то прослышал, будто сын старика сам служит в полиции, заявил, что был с ним в одной шайке и всегда сбывал ему краденое…