Избранное - [40]

— Мне так больно, дорогой, — простонала Бинь.

Нам переменился в лице.

— Ничего, потерпи немножко! Будь это любая, самая тяжкая ноша, я подставил бы под нее свои плечи, чтобы ты не чувствовала тяжести, но как мне облегчить твои страдания!..

Нам осторожно поправил волосы, падавшие ей на глаза, и выпрямился, глядя на ее неподвижное, как статуя, тело.

Сколько сочувствия и нежности таилось в его ласковом взгляде, даже в самом его молчании! Бинь лежала тихо, потом забылась.

Часа через два небо, видневшееся из окна между двумя шероховатыми стволами капоков, посветлело, громко зашелестели листья — начинало светать. Нам поднял голову, посмотрел в окно и тихо сказал Бинь:

— Потерпи еще чуть-чуть, прошу тебя. Я сбегаю сейчас за лекарем. А Хай Шон пусть едет в Ханой шестичасовым, у него дела.

Бинь кивнула, но потом, подумав, сказала:

— Не нужно, дорогой! Не ходи!

Нам, нахмурившись, молчал.

— Я лучше потерплю, — с трудом продолжала она. — Лекаря звать опасно.

— Почему?

— Хай Шон болтун, кто знает, что он потом назвонит… А если до легавых дойдет, что ты здесь…

Нам ласково потрепал ее по плечу.

— Конечно, ты права, но я не могу спокойно смотреть, как ты мучаешься.

— Говорю тебе, потерплю, — заставив себя засмеяться, оборвала его Бинь.

— Эх! Будь что будет, приведу лекаря. А погорим, все возьму на себя…

Бинь покачала головой:

— Я тебя умоляю! Послушай меня!

Она осторожно приподняла левую руку и взглянула на ладонь, размозженную колесом поезда. Рука горела от нестерпимой боли под слипшимся пеплом и пропитанными кровью повязками…

Она тяжело вздохнула. Нам, не в силах сдержать волнения, ласково погладил ее по спине.

— Тебе очень больно, да? Давай я все-таки схожу за ним.

Бинь подняла мокрые от слез глаза.

— Нет! Я же сказала тебе, мне совсем не больно!

— А почему ты так побледнела?

Она посмотрела на него и, помедлив, сказала:

— Мне просто тяжело… тяжело, что мы живем в такой нужде. И года не прошло, как стали мы подорожниками[30], а в каких только переделках не побывали. Вот если б раньше… — На глазах у нее показались слезы. Нам молчал, ожидая, пока она заговорит снова. — Когда мы выскочили из тюрьмы в Намдине, ах, если бы ты послушал меня и мы поехали в Каобанг, в Лангшон, или в Уонгби, или в Хонгай и устроились бы хоть на какую-нибудь работу… Не было бы всех этих несчастий…

— Ну, вот опять! — недовольно сказал Нам. — Все уши прожужжала. Если хочешь быть со мной, должна во всем меня слушаться. Иначе дело не пойдет.

— До самой смерти? — зарыдала Бинь.

— До чего угодно! Самое денежное дело — работать на поездах. И чего только ты все время трясешься? Будто не знаешь, в любом деле — чем красивее сработаешь, чем больше риску, тем больше удовольствия… Сколько я тебя учил, а ты все забыла… Надо нагибаться вперед, когда прыгаешь с поезда, чтобы пробить ветер и потом устоять на ногах. Я вот сейчас, после этого случая, и жалею тебя и злюсь. — Почувствовав, что наговорил лишнего, Нам ласково взял жену за руку и добавил: — Ну, злюсь-то я самую малость, а жалею — очень…

Бинь стала еще печальнее. Ей хотелось спросить: «Почему ж ты не выберешь какую-нибудь, пускай трудную и опасную, только честную работу?» Но разве посмеет она спросить об этом вслух!

Бинь подняла голову, как-то странно посмотрела на Нама, вздохнула и тихо сказала:

— Да, жаль!..

— Что, чего жаль? — не понял Нам.

Бинь медленно покачала головой:

— Очень, очень жаль!..

V

Вечерело. Солнце озаряло желтыми лучами горизонт, затянутый легкой дымкой тумана.

Восьмая Бинь стояла в самом начале пассажирского вагона и глядела в окно. Небо вдруг сразу потемнело, пошел мелкий дождь. Ветер, с шумом проносившийся над широкими темными полями, бросил в лицо Бинь колючие холодные капли.

Она попятилась к стенке тамбура и, глянув по проходу в дальний конец вагона, сказала:

— Ясно, можно спать спокойно.

Потом улыбнулась. Она была очень довольна, теперь когда они сменили дорогу и стали работать на линии Хайфой — Ханой, им все время фартило. С легкой руки Бинь барахло плыло без остановки. И Нам обычно, прищелкивая языкам, говорил Хай Шону:

— Да, на этой дороге без Бинь я давно бы накрылся.

Он восхищался женой. Она выкручивалась из самых опасных положений! Разве он мог ожидать, что, после того как ей отдавило кисть, Бинь станет такой отчаянной и ловкой, не хуже самых знаменитых мазов.

Не так давно, в мае, если б не Бинь, он бы не только погорел и попал к легавым, но ему бы еще хорошенько намяли бока…

Многие и сейчас помнят, как на станции Кэмзианг с шумом усаживалась в поезд подвыпившая компания свиноторговцев — человек десять, а то и больше. Завидя их привязанные к поясам кошели, полные денег, Нам, который совсем было захандрил, продувшись накануне в шаукдиа, снова развеселился.

Когда он собрался уже разрезать сумку у того, кто сидел поближе, Бинь остановила его, шепнув:

— Чего разлетелся, пощупаем, кто самый полный, того и наколем. — Потом она сказала: — Карась за спиной!

Нам обернулся и увидел старика в старомодном платье из коричневого шелка, стянутом голубым шелковым поясом. Наверное, он был главным среди торговцев. Нагнувшись, старик пересчитывал деньги.