Эскадрон двинулся в путь. Темно и тихо. Изредка звякнет стремя да глухо зазвенит каска, задев ветки березок, и опять тихо.
Дорога изогнуто тянется по опушке леса. Лес окутан мраком, только в траве мерцают светлячки и кое-где тускло и холодно тлеют гнилушки.
Зеленой змеей взвилась ракета, брызнув искрами в темной выси. Конники насторожились. Послышался гул самолетов. В небе появились черные пятна. Они увеличивались, делались похожими на маленькие зонтики, их становилось все больше и больше.
Молодой казак Михаил Елизаров приподнял каску, посмотрел вверх. «Что будет теперь?» Больно кольнуло в груди. По телу пробежала дрожь. Михаил увидел в пасмурном небе парашютистов. Он вздрогнул, невольно нажал шпорами. Конь дернул головой и рванулся вперед. Михаил очутился возле командира и политрука, услышал их разговор.
— Что делать, политрук? — спросил лейтенант Хлопков.
— Принять бой, — решительно сказал Пермяков.
— Правильно, — подтвердил Хлопков, спрыгнул с коня и глухо подал команду:
— Спешиться! Коноводы, в лес! Следить за сигналом — желтая ракета. Елизаров, за пулемет!
— Есть, — шепнул Михаил. Он положил «Дегтярева» на бугорок и распластался.
Пермяков, согнувшись, ходил между бойцами.
— Задача ясна, казаки? — спросил он.
— Ясна. Изничтожить гитлеровцев.
— Правильно, — подтвердил политрук. — Бить в воздухе. — Он поднял автомат и выпустил короткую очередь в качавшегося над головами немецкого парашютиста.
Через равные промежутки звено за звеном пролетали в небе самолеты. От них отделялись темные точки и, качаясь в воздухе, приближались к земле. На зонтах, казавшихся с земли огромными, как облака, медленно, раньше солдат, задали ящики с боеприпасами.
— Товарищи, стреляйте метко, бейте гадов в воздухе! — крикнул Пермяков. Он стрелял скупо, короткими очередями. Две-три пули — и десантник, обмякнув, повисал на лямках. Тело его, глухо стукнувшись сапогами о землю, падало и накрывалось шелком парашюта.
Немцы опускались прямо на казаков. Десантники должны бы сразу стрелять, но парашюты предательски накрывали их, освобождаться некогда: били казаки. Парашютистов, однако, было так много, что казаки не успевали уничтожать их. Десантники, освобождаясь от лямок, ложились и открывали огонь. На опушке, недалеко от Михаила, с треском вспыхнули клочья огня: взорвалась немецкая ручная граната. Михаил словно ослеп, задрожал, уронил пулемет. «Убьют!» — пронзила голову мысль.
Казаки, прижимаясь к земле, не переставали стрелять. Но силы были неравны. Десантники все прибывали. Михаил, дрожа, думал, что вот-вот немцы накроют и его. Он попятился и пополз назад, затем приподнялся и побежал в лес. Немцы, словно обрадовавшись, усилили огонь.
«Что это, струсил?» Пермяков не верил своим глазам. Он рванулся за Елизаровым, догнал и в бешенстве схватил молодого казака за грудь:
— Стой! Куда?
— Вы же видите, сколько их? — пролепетал Елизаров.
— За мной! — рванул его за плечо Пермяков.
Михаил покачнулся, побежал за политруком и упал рядом с ним у пулемета, за которым уже лежал командир эскадрона.
— Врете, черти, не пройдете, — зло бормотал Хлопков, стреляя из пулемета, брошенного Елизаровым.
— Давай сигнал, — кивнул командир политруку.
Пермяков выпустил желтую ракету.
Плечо Хлопкова было мокрым и липким от крови, но пулемета он не бросал. Поставив последний набитый диск, он стрелял по убегавшим десантникам.
Примчались коноводы. Казаки вскочили на своих дончаков, с места взяли галопом. Остался один командир эскадрона. К нему подбежал фельдшер Дорофеев.
— Подожди, Федя, — простонал Хлопков, — смотри, как наши…
При свете ракеты блеснули клинки. Комсорг эскадрона Сандро Элвадзе пришпорил Орла, протяжно крикнул «Ура!» и вырвался вперед.
— Рубанем, Тахав! — подбодрил Сандро товарища.
— Секир башка фрицу! — подхватил башкир, стараясь не выдать своей робости: он первый раз в бою.
Элвадзе скакал впереди, но не думал о смерти. Он был уверен, что в наступлении не умирают.
Конники настигли десантников, отстреливавшихся на бегу.
— Руби! — крикнул Элвадзе.
— Не жалей! — добавил Тахав и тяжелым ударом сабли свалил сутулого немца.
Налетев на толстого гитлеровца, приложившего к животу автомат, Сандро рубанул, оскалив зубы. Немец выстрелил, качнулся, и его сбили, смяли кони.
Элвадзе вдруг заметил парашютиста, вскинувшего пистолет на Тахава. Замахиваться некогда, пулю рукой не схватишь, и он сунул клинок в лицо фашисту.
— На, сазизгари! [1]
— Умри, шайтан![2] — рубанул Тахав гитлеровца.
Михаил скакал сзади. Ему не досталось живого парашютиста…
Бой утих. Конники сорвали хитрый замысел врага, сбросившего десант далеко за линию фронта. Мало осталось в живых десантников. Лишь кое-кому удалось нырнуть в лес. А многим не пришлось даже ступить на русскую землю: смерть настигла их в воздухе.
Кавалеристы подобрали своих раненых и убитых. Больше всего погибло в первом взводе, с которым были в начале боя Хлопков и Елизаров. Поймали коней, оставшихся без седоков.
Федя Дорофеев вынес с поля боя двадцать бойцов и каждого перевязал, уложил поудобней. Забот у Феди много: одному надо попить — в груди горит; другому — цигарку свернуть.