Из Парижа в Кадис - [7]

Находясь на службе у англичанина, Росный Ладан мог бы скопить денег, поскольку тот был человек щедрый. Но Росный Ладан не был бережлив. Настоящее дитя экватора, он любил все, что блестит на солнце, и для него не имело значения, что это — стразы или алмаз, стекло или изумруд, медь или золото. Он тратил на них все свои деньги, пропуская между этими покупками по нескольку глотков рома, ибо он очень любил ром, и, если бы ему суждено было вернуться когда-нибудь к подножию Сыменских гор, на берега озера Дембеа, к истокам Голубой реки, он был бы способен продать своего сына за ту же цену, за какую его, самого продал отец. Расставшись с последним экю, Росный Ладан понял, что настало время подыскать новое место; он взялся за это, и ему, с его открытым взглядом, наивной улыбкой и белоснежными зубами, не пришлось долго оставаться на улице.

Его новый хозяин, французский полковник, увез его с собой в Алжир. Там Росный Ладан оказался как в родной семье. Африканские арабы, на языке которых он говорил с чистотой, свидетельствующей о прикосновении к пер-воистокам, приняли его как брата, с чуть более черной кожей, чем они сами, — вот и все; в Алжире Росный Ладан провел пять счастливых лет, и в это время его коснулась милость Господня: он крестился и взял себе имя Пьер, несомненно с тем, чтобы сохранить возможность трижды отречься от Господа, как его святой покровитель. К несчастью для Росного Ладана, его полковник был отправлен в отставку. Он вернулся во Францию, чтобы обжаловать этот приказ, но, несмотря на его ходатайство, приказ был подтвержден. Полковник оказался на половинном содержании, и это сокращение его доходов привело к сокращению числа его слуг; в итоге Поль вновь оказался на улице.

Понятно, что на службе у полковника он был не более бережлив, чем на службе у англичанина. Зато он приобрел полезное знакомство — знакомство с Шеве. Тот рекомендовал его мне как превосходного слугу, говорящего на четырех языках, не считая родного, хорошего ходока и умелого наездника, слугу, обладающего единственным недостатком — терять все, что ему доверяют. Значит, следовало лишь ничего ему не доверять, и тогда это был лучший из слуг. Что касается его пристрастия к рому, то об этом Шеве не сказал мне ни слова, предполагая, несомненно, что такое я и сам замечу

Но Шеве ошибся. Конечно, время от времени я видел, как Росный Ладан таращит глаза с пожелтевшими белками; замечал, что он чересчур подчеркнуто вытягивает руки по швам своих штанов; слышал, что он путает английскую, французскую, испанскую и итальянскую речь, но я знавал негров с весьма желчным нравом, а военная выправка казалась мне последней данью, которую он отдавал своему бывшему хозяину-полковнику; кроме того, я считал вполне допустимым, что, когда человек знает четыре языка, не считая родного, он может говорить «yes»[3]вместо «si»[4] и «nо»[5] вместо «non»[6], и продолжал не доверять ему никаких вещей, если не считать ключа от винного погреба, который, вразрез со своими привычками, он никогда не терял.

И вот однажды, отправившись на охоту, где мне предстояло провести целую неделю, я неожиданно вернулся на следующий день и, войдя в дом, стал, как обычно, звать Поля. Ах, да! Я Вам уже рассказал, как Росный Ладан стал Пьером, а теперь надо объяснить, как он из Пьера превратился в Поля.

В моем доме был садовник по имени Пьер; узнав, что какой-то черномазый носит то же имя, он почувствовал себя оскорбленным. Я предложил садовнику называться иначе и сменить имя на самое благозвучное, какое только есть в календаре. Но он решительно отверг мое предложение, ссылаясь на свое более длительное пребывание в доме и на присущее ему как белому человеку естественное превосходство над вновь прибывшим. Тогда я обратился с тем же к Полю, и Поль ответил, что поскольку он уже однажды менял имя, то ему ничего не стоит сделать это еще раз, но он не хотел бы понижать свое достоинство и просил меня выбрать ему среди небесного начальства покровителя столь же славного, как и тот, кого избрал он сам. Посчитав, что равным апостолу может быть только другой апостол, что меч стоит ключа и святой Павел ничем не ниже святого Петра, я предложил Росному Ладану именоваться Полем, и он согласился. При помощи этой уступки мир между Пьером и Полем был восстановлен.

Итак, вернувшись с охоты, я стал звать Поля. Он не откликнулся. Я открыл дверь его комнаты, опасаясь, что он повесился, как его прежний хозяин. То, что я увидел, несколько меня успокоило: Поль занимал не вертикальное положение, а горизонтальное.

Он лежал на постели, застывший в неподвижности, словно деревянный брус. Я решил, что он скончался, но не покончил с собой, а умер естественной смертью. Я окликнул его — он не ответил; я стал его трясти — он не пошевелился; я поднял его за плечи, как пьеро поднимает арлекина, — он не согнулся ни в одном суставе; я поставил его на ноги — ноги у него подкосились; я прислонил его к стене — он остался стоять. Во время этой последней операции я заметил, что он делает попытки заговорить. И в самом деле, он удивленно открыл остекленевшие глаза, пошевелил губами и произнес: «Зачем это меня поднимают?» Поддерживая Поля, я позвал Пьера. Тот вошел. «Что с Полем, — спросил я, — он сошел с ума?» — «Нет, сударь, он просто пьян», — и с этими словами Пьер удалился.