История ромеев, 1204–1359 - [289]

Итак, [он разыскивал] тех из [своих] послов, которые были живы, и те деньги, что удавалось найти, собирал у распределивших их между собой…[1419]. [С ромеев же этот] варвар постоянно требовал недостающее с большой настойчивостью и высокомерием и, постоянно получая, постоянно требовал, изобретая все новую ложь и предлоги.

53. Наконец, он приказал второму своему сыну, взяв другое войско, пересечь на генуэзских кораблях горловину Понта [Эвксинского] и соединиться во Фракии с братом, чтобы оба войска, объединившись, грабили все на своем пути, а также с ходу вторглись бы в страну мисийцев. Сыновья в самое короткое время исполнили это приказание и спустя немного дней вернулись, гоня [перед собой] бесчисленную добычу — не только мисийскую[1420], но большей частью ромейскую, или даже, если говорить по правде, целиком ромейскую, ведь и те [мисийцы] тоже были ромейскими колонистами, из-за бедности переселившимися туда не так уж много лет тому назад. Потому что ведь и тамошние города были основаны прежде царствовавшими Палеологами и представляли собой рубежи тогдашней ромейской державы. Позже эти города были захвачены некими мисийцами и подчинились им, и в результате получилось, что и окрестные жители, добровольно переселившиеся туда, как было сказано, из-за бедности, заимствовали от соседей [мисийцев] их образ жизни.

54. Так что все угнанные оттуда в результате варварского вторжения, которое дошло вплоть до этих городов, а дальше не продвинулось благодаря предусмотрительности властителей той страны, хоть и были ромеями, но назывались теперь мисийцами, поскольку в течение долгого времени были подданными мисийцев. Варвары, отослав всю ту добычу в Азию, сами, однако, не хотели удаляться оттуда, пока не обложат налогами города Херсонеса, частью взыскав сразу, частью же принудив выплачивать им, как уже ставшим господами Фракии, в качестве ежегодной дани на основе договорного соглашения. Хотя варварами это положение и было недавно распространено поверхностно, как предварительное заявление и прогноз, но силы пока не возымело, поскольку ромеи не очень-то хотели добровольно соглашаться на такое. Поэтому и сами [варвары] не намеревались уходить оттуда, но сидели [в тех городах] безвылазно, постоянно разоряя Фракию день и ночь».

Книга двадцать седьмая

1. Когда дела обстояли таким образом и Агафангел дошел в своем рассказе до этого места, другие не самые маловажные заботы заняли мыслящую часть моей души, отвлекая [внимание]. Ибо, видя, как то те, то иные смертельные и роковые болезни, подло воюющие против меня вкупе с головными болями, подкрадываются ко мне с разных сторон из-за моего довольно жестокого и абсолютно лишенного всякого утешения заключения и отсутствия надежды на свободу или хотя бы малое облегчение — ибо зверство моих преследователей никак не унималось и даже имело наклонность день и ночь возрастать все больше, — я был объят величайшим страхом, вновь и вновь думая о том, как бы смерть, которую они мне постоянно готовят, не напала на меня врасплох, как разбойник из засады, прежде чем я заметил бы это.

Итак, было уже около третьей стражи ночи — час, когда со всех сторон наперебой звонят колокола монастырей, сотрясая воздух над головой и созывая избравших монашескую жизнь на общую молитву и обычные для них славословия Боіу, — когда я снова тихонько выпустил Агафангела через дверку, как некогда Ной голубя из ковчега, чтобы узнать, пошел ли уже на спад потоп церкви Божией[1421].

2. Если же нет, то я решил поручить ему следующие две вещи из числа самых необходимых. Во-первых, он должен был посетить одного священника из числа моих близких знакомых и принести мне от него частицу божественной плоти Христа, Спасителя и Бога нашего, а заодно — побольше кусков анти-дора, ибо те, что у меня были, давно закончились; и поскольку теперь творцы моей смерти решили еще сильнее обступить меня отовсюду, как пчелы сот^ѴІ, то и я счел, что ныне нужнее чем когда-либо немедленно вооружиться против [их козней] и иметь под рукой эти [святыни] ко освящению и причастию, вместо, так сказать, всякого иного укрепления, шлема, стрел и брони. Итак, это первое, что я поручил Агафангелу; второе же — потихоньку посетить каждого из моих друзей поодиночке и попросить их молиться о моей несчастной душе. «Потому что я не думаю, — сказал я, — что они еще увидят меня живым, но, вероятно, неожиданно увидят, как мои преследователи, которые это с очень давних пор решили и определили, влачат мой труп [по земле] и выбрасывают вне города на съедение псам и птицам. Именно это более всего желательно, хотя и не в одинаковом смысле, обеим сторонам: мне, переносящему то же, что и те, кто в древние времена подвизались за благочестие, — как начало надежд на венцы; а им, постоянно боявшимся моих писаний, — как конец их трудов и состязаний со мной».

3. Это очень огорчило Агафангела и заставило прослезиться. Он замолчал и поник головой. Затем, взяв себя в руки и отложив пока [разговор о] моей смерти, спросил, можно ли всякому в отсутствие совершающего божественные таинства священника причащаться из собственных рук. Услышав же [от меня], что божественным Василием и многими другими из