Islensk kaffi, или Кофе по-исландски - [11]

И ему это нравится, ему, несомненно, приятно. Догадывается ли, что своей собственной незыблемой откровенностью подстегнул меня к этому?

Я пробую запеканку, а Триггви приносит на стол свежезаваренный зеленый чай в больших белых кружках. К моему набору запахов прибавляется еще один, сладковато-переливистый, свежий.

— Ты сам это приготовил? — я прикусываю губу, с блаженством встречая тающие на языке ингредиенты несложного, но как нельзя подходящего этому вечеру блюда.

— Пироги и запеканки — наше все, — шутит мужчина, с радушием пододвигая ко мне мою чашку.

— Mér líkar það mikið[7].

Каждый раз, когда с горем пополам выдаю что-то по-исландски, эмоции Триггви окрашиваются особым цветом, он выглядит тронуто-счастливым. Но сегодня его глаза еще и задорно блестят.

— Teşekkür ederim.[8]

Не ожидавшая такого поворота событий, ошеломленно улыбаюсь. Есть что-то невероятно милое в том, как Триггви пытается подражать шипящим звукам далекого для него и такого родного для меня турецкого языка. Как же давно я его не слышала.

— Ты подготовился, да?

Он доволен произведенным эффектом, тоже улыбается.

— Я подумал, что так ты сможешь понять, как мне приятно, когда ты говоришь на исландском. И только так я могу выразить свою благодарность.

— Мы в Исландии, так что исландский — данность.

— В твоем случае данностей не бывает, Асаль.

Теплота этой фразы согревает меня как красный плед много вечеров прежде. Как ему удается говорить так проникновенно? Раз за разом.

— Спасибо тебе большое. За все.

— Rica ederim[9], — радостно парирует Триггви. Неисправимо.

Я посмеиваюсь, возвращаясь к запеканке. Пока она не остыла, хочется изучить все грани вкуса. Удивительно, как зеленый чай дополняет блюдо.

Какое-то время мы едим молча. Я отогреваюсь, забываю про нелетную погоду за окном, предстоящую рабочую неделю, в какую наверняка вконец замерзну, пуффинов и свою команду. Это воскресенье, вечер воскресенья — только мой. И я хочу сполна посвятить его нашему с Триггви времяпрепровождению.

— Красный или зеленый?

Хозяин кофейни выглядит удивленным.

— Я пытаюсь угадать твой любимый цвет, — объясняюсь, внимательно приглядываясь к мужчине.

Он принимает правила игры, заинтересованно придвигаясь ко мне ближе.

— К какому склоняешься больше?

— Думаю, все же зеленый. Его больше в кофейне, он часто надет на тебе. А еще — твои глаза, в них все оттенки зеленого.

Я упоминаю это и Триггви пронято хмурится.

— Ты угадала. Этот цвет — вся моя Родина и вся моя жизнь.

— Он тебе подходит.

Наследник викингов делает глоток чая, склоняясь ко мне.

— Твой любимый цвет — красный, Асаль. Я прав?

— Мне даже страшно, насколько. Это потому, что на мне красное платье?

— Это цвет флага твоей страны, яркий по спектру, теплый. И от него, как и от тебя, сложно отвести глаз.

Рдеюсь и ничего не могу с этим поделать.

— Знаешь, я в недоумении, почему у тебя никого нет… ты очень добр ко мне.

— У каждого свой порог принятия, — он грустнеет, но довольно быстро прогоняет эту эмоцию, — я говорю только то, что считаю правдой.

— Тогда у тебя идеализированный взгляд на мир. Ну, или на меня.

Я бормочу какие-то глупости, стараясь объяснить его комплименты, и сама не понимаю, зачем это делаю. А вот Триггви понимает. Он удивительно ясно видит ту грань, где слова уже излишни и лишь добавляют неудобств. Ничего мне больше не говорит, просто раскрывает свою ладонь на моей половине стола. Приглашающе. Не думая лишнего, вкладывая свою руку в его. Мне нравится это чувство. Защищенности.

На десерт припасен пирог с голубикой. Мужчина делает нам по флэт-уайту. И мы продолжаем говорить. Обо всем.

Мне хочется больше узнать Триггви, и я признаюсь ему в этом. В ответ получаю небольшой рассказ о том, что он — первый ребенок своих родителей, его младший брат служит в норвежской армии, он всегда мечтал уехать, а Триггви — наоборот. Ему нравится ферма, размеренность жизни и даже погода, что порой несносна. Он говорит, что, пожив здесь какое-то время, начинаешь ее понимать — и она к тебе благосклонна. Хочет сказать что-то еще про семью, но… передумывает. Видимо, это нелегкая тема.

Триггви верен традициям и его прельщает все то, что напоминает о прошлом Исландии. Я узнаю от него, что исландский язык — самый близкий по структуре к истинному языку викингов из всех в мире, исландцы даже могут читать оригинальные скандинавские саги безе перевода. Сельдь и треска — рыбное достояние Исландии — местные продукты, нашедшие небывалое признание за океаном, а потому долгое время Исландия участвовала в «тресковых войнах», дабы получить право единолично ловить рыбу в своих водах и попрать монополию Норвегии и Англии. А еще здесь около шестнадцати действующих вулканов и неисчисляемое количество горячих источников, обогревающих остров — поэтому даже зимой не бывает минусовой температуры (что, впрочем, при условии ветра и влаги не сильно обнадеживает, но все же).

Я рассказываю Триггви о Турции — и он слушает так же жадно, как и я его, внемля каждому слову. Я рассказываю, как бежит по телу приятная дрожь от минаретной пятиразовой молитвы, как плывут, рассекая воды Босфора, паромы между азиатской и европейской частями Стамбула, как необычайно вкусна свежевыловленная рыба на утренних морских базарчиках и насколько аутентичен рахат-лукум с чашечкой турецкого кофе, сваренного на песке. Словами я рисую для Триггви наш дом на шумном бульваре Истикляль, внутренний дворик с зелеными лаврами и кустиками роз — их любит мама, редкий сорт турецкого побережья. У меня нет братьев и сестер, родители давно развелись, у обоих новые семьи, но они поддерживают дружеские отношения друг с другом. Мама и Халед, ее муж, завели золотистого ретривера, Мутлулук, счастье — теперь я бываю у них чаще, Мутлулук очень забавная. И она любит запах кёфтэ — турецких котлеток — ее не выгнать с кухни, если мама их готовит. Папа, его зовут Керим, репортер в одной из популярных газет. Он привил мне любовь к журналистике. Он со своей женой живет на европейском берегу Стамбула, и мы подолгу сидим вместе в кафе на площади Фатиха, когда я приезжаю.