Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [22]

После многолетней борьбы и страданий Анна Барнсли вернулась в столицу. Для единоверцев ее возвращение стало символом победы протестантизма. С их точки зрения, силу ее веры не удалось сломить жестокими испытаниями и настойчивыми убеждениями. Как истовую кальвинистку, пережившую многое за свои воззрения, встречает ее в Москве, очевидно в начале 1644 г., Олеарий. Голштинский посол в сопровождении зятьев — Марселиса и Фентцеля — два раза посетил дом Анны и с ее слов записал историю ее судьбы[204].

Однако следует отметить, что Анну Барнсли отпустили из монастыря, но не из страны. Русское подданство не было прекращено, и до конца своих дней она пребывала в Российском государстве. Представляется, что успех был еще более ограниченным. С точки зрения русской стороны, не произошло и нарушения таинства православного крещения.

Очевидно, был достигнут некий компромисс. Анна или же родные за нее формально признали ее православие, что и послужило причиной завершения церковного наказания. Для русских же властей она являлась одумавшейся православной. Об этом свидетельствуют высокие назначения ее сыновей, Деремонтовых (см. гл. 2), случившиеся как раз во время визита Олеария. (Трудно предположить, что правительство поощряло бы детей церковной преступницы.) Принадлежность Анны к православию с точки зрения властей с бесспорностью доказывают и сами Записки Олеария и письма Симона Дигби к Джону Картрайту. Оба автора отмечали малозначительные, с их точки зрения, детали пребывания Анны в Москве, в действительности важные для русского права. Как сообщает голштинский посол, ей было предъявлено требование использовать лишь русских работников[205]. Обязательное наличие православной прислуги говорит о православии хозяйки. Согласно указу 1627 г., неоднократно повторявшемуся в 40-х гг. XVII в.[206], инославные не имели права нанимать русских людей. Кроме того, авторы утверждают, что Анне был оглашен запрет на публичное протестантское богослужение. Западные христиане не имели ограничений на посещение кирхи. Дигби добавляет факт изоляции Анны и детей не только от пастора, но и от других иностранцев[207]. Можно отметить, что вдова русского администратора (непременно православного) до конца своих дней вместе с сыновьями находилась на содержании правительства. Согласно русским документам, в 1650 г. Анна, ставшая почти легендой для протестантов, получала из Разрядного приказа кормовое жалованье[208]. Скончалась Анна Барнсли около 1651 г. (т. е. примерно в возрасте 40 лет; возможно, перенесенные страдания не прошли безрезультатно, не исключено, что причиной смерти стала эпидемия чумы 1653 г). Олеарий также указывает на начало 50-х гг. XVII в.: «…Ныне (в издании 1656 г. — Т.О.) я слышал, что два года назад она умерла»[209].

В целом компромисс определил двойственный конфессиональный статус Анны Барнсли от ее возвращения из монастыря до кончины. Надо полагать, что русские власти на какое-то время предпочли не видеть истинных религиозных воззрений Аграфены Деремонтовой в семейном окружении и, вероятно, ее домашнего протестантского богослужения. Свобода вероисповедания ограничивалась территорией дома. Видимо, вдове удавалось избежать и посещения исповеди в православной церкви (не столь регулярно совершаемой в XVII в. даже русскими православными), и, соответственно, получения причастия (неясна ситуация в монастыре). Эти факты и служили основанием восприятия ее единоверцами кальвинисткой. Между тем формально Анна Барнсли не изменяла статуса русской православной. Безусловно, что власти не предпринимали теперь попыток для ее нового замужества. Как долго могло продлиться это шаткое положение, члены ее семьи не знали.

Благополучное разрешение религиозного конфликта оказалось внешним. Победой протестантизма дело Анны Барнсли являлось для Олеария, но не для отца. Об этом говорит настойчивое стремление Ивана Ульянова Барнсли покинуть Россию, причем с оставшимися при нем детьми. Почти сразу после приезда Анны в Москву (и окончательной неудачи с ее выездом из России) английский купец направился в Великобританию. В этот момент произошло кардинальное изменение его статуса на родине: он наконец перестал быть безземельным дворянином. На него впервые распространились права на фамильные владения. Перед Джоном Барнсли возникла перспектива обретения наследственной земельной собственности.

Основанием для выезда стало получение наследства в Вустершире. Как явствует из челобитной, до Ивана Ульянова Барнсли дошли сведения о смерти брата, не оставившего прямых наследников: «И писал ко мнѣ (отец. — Т.О.), что брата моево большово не стало. И после брата моиво не осталось ни жены ни детей. А животы ево и имѣние по нашему праву доведутца мнѣ, иноземцу, чтоб тѣми животишками брата моиво и имѣнием чужие люди мимо меня не завладѣли»[210]. Ссылался он и на старого отца: «…Отец мои ныне при древней старости». Действительно, Вильяму Барнсли-старшему в это время должно было быть около 110 лет. Таким образом, несмотря на запреты, переписка с домом существовала. Не позднее 1642 г. Иван Ульянов Барнсли получил известие от отца о предназначавшейся ему доле владений. Как отмечалось, согласно английскому законодательству (в челобитье — «по нашему праву»), поместье переходило к следующему мужчине в роду. Вероятно, кончина старшего брата внесла изменения в условия наследования. Следующим по возрасту являлся находившийся в далекой России Джон Барнсли. Однако правило майората не распространялось на изначально монастырские земли (до диссолюции), наследование которых предполагало завещание. Сейчас трудно сказать, остался ли Джон Барнсли единственным наследником и какова судьба его многочисленных братьев. Неясно, к какому типу земель относились назначенные ему владения. Не располагая необходимой информацией, мы не можем судить о характере наследования. Возможны два варианта: переход к Ивану Ульянову Барнсли имущественных прав по старшинству после усопшего брата (и в таком случае без согласия отца) или же существование завещания, подготовленного братом (как отмечалось, братья, или брат, Джона Барнсли активно помогали освобождению Анны). В любом случае к началу 40-х гг. XVII в. Иван Ульянов Барнсли восстановил отношения с родными в Англии. Клан Барнсли, возможно, простил ему прегрешения начала века (в ситуации погашенного долга?), но, безусловно, рассматривал законным наследником родовых владений.