Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [120]

.) Очевидно, что принадлежность к еврейству была для Ивана Селунского превыше вероисповедания.

Краткая реплика Ивана Селунского в мемуарах Павла Аллепского передает его отношение к русскому обществу. У нас есть возможность услышать голос Ивана Селунского, хотя и в изложении другого человека. Его суждения о новой родине выходят за рамки скупой информации приказного делопроизводства. Павел Алеппский воспроизводил содержание бесед 1656 г: «Один еврей (по происхождению. — Т. О.) от отцов и предков (евреев. — Т. О.), принявший христианство, родом из Салоники, состоявший переводчиком по греческому и турецкому языкам при вратах царя (Высокая Порта. — Т.О.), говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости»[1221].

Трудно сказать, что больше передает эта фраза: позицию к русским Ивана Селунского или Павла Алеппского. В какой-то мере она должна была соответствовать взглядам Павла Алеппского на евреев, точнее крещеных евреев. Подчеркнув его происхождение, православный араб не обмолвился ни единой бичующей филиппикой. Кроме того, чувствуется корпоративность иностранцев (в данном случае — выходцев из Османской империи) по отношению к русским, а не корпоративность христиан по отношению к иудеям.

Сама фраза достаточно типична для записок иностранцев, шокированных в России чиновничьим произволом, взяточничеством, вероломством власть имущих. Совершенно очевидно, что все эти стороны жизни России коснулись Ивана Селунского. Можно вспомнить о вынужденной многолетней военной службе на южных границах Российского государства. Трудно сказать, рассчитывал ли он при обращении в христианство на подобные последствия своего шага. Но следует помнить, что, бичуя нравы русских, Иван Селунский приглашал в Россию сына и внука. Остается открытым вопрос о мотивах такого поступка. Возможно, вызов родных был единственным способом воссоединиться с ними. Из России Иван Селунский выехать не мог: русские подданные не имели возможности оставить государство.

Толмач ни разу ни покидал Россию. Но, быть может, напротив, он и не стремился к отъезду, памятуя о довлевшем над ним в Салонике наказании. Не исключено также, что поддерживаемые стереотипы о России не соответствовали его реальным действиям. В любом случае, родиной для Ивана Селунского (хотя и достойной горьких характеристик) стала Россия. Здесь он прожил долгую жизнь — 42 года. Толмач умер до ноября 1678 г.[1222], находясь в штате Посольского приказа.

В целом восстановленная биография Ивана Селунского доносит информацию об отношении русского общества к бывшему иудею и, что очень важно, его отношение к русскому обществу. Нельзя не отметить его, по крайней мере внешне вполне благополучной, интеграции в русское общество. Что было внутри этого человека, остается за рамками сохранившихся документов. 

Заключение

Проведенное исследование судеб людей различных этносов, вероисповеданий, профессиональных и социальных страт (фламандского врача-анабаптиста (или же представителя иного радикального течения) Иоганна Эйлофа и его потомков — купцов, переводчиков и военных; английского дворянина купца-пуританина Джона Барнсли, французского барона Пьера де Ремона; балканского еврея — толмача Ивана Селунского; военных: польского шляхтича-католика Станислава Вольского, православных грека Юрия Иванова из Трапезунда и украинского казака Микиты Маркушевского) позволяет подойти к целому кругу важнейших проблем взаимоотношений и взаимооценок русского и иноземческого сообществ, конфессионального фактора интеграции иноземцев в русское общество, а также подвергнуть корректировке некоторые историографические построения.

К числу устойчивых представлений русской общественной мысли относится утверждение о неизменном давлении нечестивого Запада, проявляющемся, в частности, в активном проникновении иностранцев в Россию. Миграции придается характер разрушительной силы, уничтожающей самобытность русской культуры и. подрывающей устои общества. Не отвергая зависимости переустройства русского общества от иностранных влияний[1223], отметим лишь тот факт, что вступление в пределы России не могло произойти вопреки желанию правительства. Самовольное пересечение границы в этот период было не возможно. Въехать в Россию (как, впрочем, и выехать) позволялось лишь по разрешению высокопоставленных чиновников. Миграция в XVI–XVII вв. была санкционирована властями. Россия не могла существовать без постоянных, хотя и жестко регламентированных контактов с окружающим миром.

Власти не только не прекращали миграцию, напротив, всячески стремились заполучить новых подданных — иностранцев. При этом правительство было настолько заинтересовано в специалистах и в целом в увеличении служилого сословия, что усиленно призывало «чужих» подданных, удерживая их в стране различными способами. Для расширения числа иммигрантов совсем не редко применялся плен. В результате подобной политики в России сформировалась особая социальная страта (или «чин» в терминологии документов того времени) — «иноземцы». От русских людей их отделяло вероисповедание. Неправославные составляли в рамках служилого сословия отдельную внутрисословную группу, ставшую устойчивым компонентом русского общества XVI–XVII вв.