Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии - [122]

Но с государственным законодательством конкурировало обычное право. Причем отступления от правительственных норм формировали сами же власти. В соответствии с царскими постановлениями, у инославных (и иноверных) холопов сохранялась возможность если не возвращения на родину, то прекращения зависимости. Русская система права позволяла заменить свободу совести на свободу личности. Юридическая свобода могла быть достигнута ценой вероотступничества. Согласно положению указа 1622 г., повторенному в указе 1627 г.[1225], а затем и Уложении 1649 г. (XX гл., 71 статья), перекрещивание гарантировало неправославным холопам волю. Восприятие холопами таинства крещения даровало освобождение.

Как результат, происходило столкновение правительственных норм и интересов владельцев. Толерантная позиция государства к зависимым слоям вступала в противоречие с действиями господ, руководствовавшихся обычным правом. Формально холопам разрешалось исповедовать западное христианство, однако усилия их владельцев были направлены на изменение их вероисповедания еще при закабалении. Собственники холопов стремились уничтожить саму возможность потери работников, для чего изначально перекрещивали холопов. Действенным инструментом похолопливания становилось обращение в православие. Лишение и свободы веры, и свободы юридической делало закабаление необратимым. Наиболее часто одновременное обращение в православие (очевидно, насильственное) и холопство происходило в условиях войны и распространялось на пленных. Ярким примером закабаления с помощью перекрещивания является судьба поляка-шляхтича католического вероисповедания Станислава Вольского.

К лично свободным иммигрантам правительство изначально вводило ряд вероисповедальных ограничений (что было вызвано их незакрепленностью к новому государству). Прослеживается дифференцированный подход властей к иноземцам, избежавшим холопства.

Одним из критериев разграничения иноземцев по определенным группам являлся конфессиональный принцип. По вероисповеданию выделялись две категории иностранцев: православные и представители иудаизма.

Позиция русских властей к иудаизму была крайне нетерпимой. В России действовал категорический запрет на присутствие на территории страны иудеев (но не евреев). Принимая русское подданство, евреи обязаны были креститься (не всегда в православие, допускались и иные ветви христианства, в частности лютеранство). Жесткие запреты обеспечили отсутствие представителей иудаизма в пределах России, но допускали пребывание выкрестов. Это правило ярко проявилось в судьбе балканского еврея Ивана Селунского. Страх иудаизма сказался в том, что Иван Селунский был не только крещен (константинопольским патриархом), но и дополнительно миропомазан (по указанию московского патриарха), т. е. два раза был принят в православие. Однако, войдя в русскую церковь, Иван Селунский уже не испытывал проявлений ксенофобии, в том числе ограничений по службе. (Препятствием к продвижению служило отсутствие у еврея дворянского звания, а также нахождение семьи за границей. Родственники традиционно выступали своеобразным гарантом верноподданничества. Их нахождение в России считалось обязательным.) В целом существующее законодательство и практика позволяют говорить о нетолерантной позиции к иудеям, но толерантному отношению к выкрестам (если к выкрестам в целом возможно применить подобную формулу).

Другой конфессией, неизменно выделяемой в России, являлось православие. Как это ни парадоксально, позиция властей относительно православных иммигрантов не может рассматриваться толерантной. Как отмечалось, православные иных стран бежали для спасения веры в единственную единоверную суверенную державу. Они находили в Москве защиту от религиозных преследований со стороны католиков, униатов и мусульман, но подвергались «очищению». Представителей немосковских православных церквей в России возвращали к истинному благочестию. Иммигранты были лишены выбора и не определяли своего положения. «Очищение» становилось обязательным, если подобное решение принимали русские духовные власти.

Строгость проверок и обязательность чиноприемов были вызваны тем обстоятельством, что православные (или изначально православные) иммигранты входили только в русскую церковь. Представители Киевской митрополии и церквей Православного Востока не имели возможности сохранить собственные религиозные традиции и обрядность. Но допустить их в приходы московской патриархии возможно было лишь после «очищения», для разных лиц представлявшее собой один из трех возможных чинов возвращения в Церковь. Безусловно, серьезнейшим церковным преступлением являлось отступление от веры. Среди въезжавших в Россию «греков», «сербов», «волошан», «черкас» и «белорусцев» выявлялись неправославные: униаты[1226] из Речи Посполитой и мусульмане — из Османской империи. Униаты в России подвергались перекрещиванию, мусульмане греческого, арабского и славянского происхождения проходили через миропомазание (предполагалось, что они насильно изменили веру). Но и последовательные борцы за православие, ставшие жертвами религиозных преследований, не всегда могли доказать в России чистоту веры. Иммигрантов, признанных православными, в зависимости от канонических правил заново крестили или же направляли на епитимью. Причинами «очищений» становились выявленные канонические нарушения (с точки зрения русского церковного законодательства). Критерии благочестия в русской и иных православных церквах не совпадали. Так, московские власти усматривали разницу в вере, определенную обрядом крещения. Православные, вступившие в Церковь через обряд окропления, признавались в России нехристианами. Их требовалось крестить заново. Но и для тех, кто сумел доказать правильность своего крещения, необходимым оказывалось покаяние. Представители немосковских церквей, безусловно, виделись «чужими». «Иное» православие приравнивали к московскому через таинство крещения, миропомазания или покаяния.