Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России - [116]
«Старая Россия» была весьма многоликой: средневековые церкви и иконы, древние курганы, барочные дворцы. При этом у нее было много владельцев. Как считали участники движения за охрану памятников, никто из ее нынешних хозяев не был способен позаботиться о том, чтобы это наследие осталось в неприкосновенности. Городским властям и земствам предъявлялись такие же суровые обвинения в уничтожении национального наследия, как и Православной церкви и дворянству. По горькой иронии судьбы выборные российские органы самоуправления – земства и городские думы, на которые возлагали столько надежд русская либеральная интеллигенция и политики, по словам известного своей деятельностью по охране памятников архитектора П. П. Покрышкина, «зарекомендовали себя как одни из ярых истребителей старины»[876]. Эти настроения архитекторов и археологов составляли контраст и с городским патриотизмом собирателей искусства, которые по примеру Третьякова доверяли городам заботу о сохранности своих коллекций.
С правовой точки зрения только городская собственность была подлинной res publica. Вплоть до реформы 1870 года города были всего лишь арендаторами казенных земель. Реформа самоуправления наделила городское самоуправление статусом юридического лица и превратила его в собственника. Имущественные права городских властей по отношению к «общественным вещам» – улицам, площадям, паркам, городским стенам – были довольно ограниченными. Городские власти не могли продавать общественные земли, сдавать их в долгосрочную аренду и ограничивать доступ к ним: городские res publica принадлежали общине жителей и налогоплательщиков. Соответственно, городская собственность была не только активом – владение ею было сопряжено с рядом обязанностей, которые зачастую не приносили доходов, а, напротив, влекли за собой убытки. Именно таким неудобным активом являлись памятники. Правительство неоднократно повторяло требование о том, чтобы города содержали памятники за свой счет и обращались за содействием к государству лишь в случае крайней необходимости. История Космодемьянской церкви в Муроме служит прекрасным примером нежелания и неспособности многих городов брать на себя эту задачу[877].
Пожалуй, наибольшей обузой из всех городских памятников истории были городские стены. В отличие от Европы, в России в XVIII веке не занимались сносом городских укреплений[878]. Поэтому многие старинные города вошли в XIX век с сохранившимися стенами, выдержавшими испытание временем. Искушение избавиться от них было очень сильным. Городские стены, нередко проходившие прямо через новые кварталы, были бесполезны, а их содержание обходилось очень дорого. Их разборка давала городу дополнительный источник материалов для строительства новых зданий и ремонта других памятников: такая участь постигла стены в Можайске, разобранные в 1802 году; добытый при этом камень пошел на постройку собора[879]. Министерство путей сообщения и Комитет министров неоднократно получали прошения о выдаче разрешения на снос остатков городских стен, но отвечали отказом, и городские власти были вынуждены сохранять стены. Уничтожения избежали стены Коломны, Новгорода, Каменец-Подольского, Пскова, московского Китай-города и других городов[880]; города были вынуждены оплачивать реставрацию старинных памятников, а государственная казна обещала оказывать им поддержку лишь в случае отсутствия средств[881]. Однако в правительство продолжали поступать просьбы о разрешении снести городские стены; в некоторых случаях правительство с санкции Императорской Археологической комиссии разрешало разобрать разрушенные части стен, требуя, чтобы перед сносом памятников они были зарисованы и нанесены на планы. С 1880‐х по 1910‐е годы археологи сумели отстоять городские стены в Пскове[882], Смоленске и Новодвинске и участвовали в их реставрации[883].
В отношении городов участники движения за охрану памятников выдвигали более серьезные претензии, чем в случае частных имений, церквей и археологических объектов. Они требовали охраны целых архитектурных ансамблей, стремясь взять в свои руки полный контроль над застройкой и земельным рынком. Например, попытки отстоять старинный ансамбль средневекового Новгорода, оказавшийся под угрозой из‐за прокладки железной дороги, породили новое понятие «национальное заповедное урочище»[884], обозначавшее что-то вроде исторического заповедника, на территории которого от посягательств со стороны каких-либо частных и общественных инициатив был бы защищен ландшафт как таковой. Вмешательство экспертов и государства оправдывалось тем, что города были неспособны должным образом позаботиться о памятниках и сохранить их целостность. Государство представало как носитель высшего уровня полномочий; оно могло встать над различными собственниками и позаботиться о сохранности городских архитектурных ансамблей (с этой идеей мы сталкивались и в случае государственной лесной политики).
