Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [97]
Тот факт, что шариатский суд, оформляя вакф-наме, был готов верить свидетельствам соседей по махалле, демонстрирует, что соседи были в курсе обстоятельств, при которых был основан данный вакф. Так, свидетелем при нотариальном заверении документа выступил старейшина (аксакал) махалли[710]. Действительность вакфа гарантировалась внушительным количеством печатей мусульманских правоведов (шести казиев и двух муфтиев)[711]. По всей видимости, для столь скромного вакфа привлечение такого количества юридических специалистов было необычной практикой. Возникает вопрос: с какой целью понадобилась мобилизация такого множества правоведов для наделения юридической силой одного подтверждающего документа? Русским властям было известно о данном вакфе; через три года после основания этого благотворительного учреждения вакфный документ был передан в областное управление и в конце концов попал на стол к самому генерал-губернатору. Русские чиновники знали, что документ не является оригиналом, и выразили недовольство отсутствием в нем множества условий, которые, как правило, указываются в подобных договорах[712].
Далее вакф пропадает из поля нашего зрения почти на тридцать лет. Следующий источник датируется уже 15 февраля 1914 года; согласно этому документу, Хидир ‘Али Ходжа был обвинен в незаконном завладении двумя вакфными лавками и был вызван к казию. Народный судья вынес решение в пользу истца – мутаваллия. Основанием для решения послужили два основных документальных свидетельства. Во-первых, истец принес в суд вышеупомянутый документ, оформленный Хидиром ‘Али Ходжой и его дедом для подтверждения действительности вакфа. Увидев множество печатей, казий подтвердил, что документ подлинный, и отнесся к нему как к юридическому доказательству (худжджат-и шар‘и) легальности вакфа. Вторым свидетельством стала бухгалтерская книга вакфа, в которой мутаваллии скрупулезно отмечали суммы дохода от аренды (иджара); очевидно, лавки сдавались в наем. На месте подписи мутаваллия в книге обнаружилась подпись ответчика – Хидира ‘Али Ходжи; выяснилось, что он взимал арендную плату с двух лавок. Казий потребовал от ответчика объяснений, почему он завладел этими двумя лавками и не давал мутаваллию распоряжаться доходами от них. Хидир ‘Али Ходжа, что весьма странно, ответил, что лавки были оставлены ему в наследство отцом и никогда не передавались в вакф (атамдин мирасга калгандур вакф имас диб)[713].
История данного вакфа пересекается с другим делом. Ровно через три недели после вызова в шариатский суд Хидир ‘Али Ходжа был объявлен несостоятельным должником. Мировой суд постановил, что поскольку Хидир ‘Али Ходжа неспособен выплатить долг в размере двух тысяч рублей, его имущество должно быть распродано на публичных торгах. На этой стадии должник наделил полномочиями доверенного лица свою жену. Та вместе с судебным приставом пошла на базар, чтобы найти лавки, узнать, в каком они состоянии, и определить их рыночную стоимость. По всей видимости, у женщины не было доказательств того, что лавки принадлежат ее мужу. Тем не менее пристав отметил лавки в описи имущества как принадлежащие должнику «на правах собственности», указав при этом, что лавки достались тому по наследству от отца[714].
Затем Хидир Али Ходжа ответил ударом на удар. Как только должник получил от пристава опись, он подал прошение русским властям:
Мне принадлежит две лавки, доставшиеся мне по наследству от отца, стоимость которых определяется не менее как в 3–4 тыс. руб. Лавками этими на правах собственности владел мой отец, а после его смерти, вот уже около 30 лет владею я спокойно, бесспорно и непрерывно. Казалось бы, что при таких условиях я мог бы считать себя в безопасности от всяких притязаний на означенные лавки посторонними лицами и не бояться, что у меня отнимут бесспорно мне принадлежащее. Но случилось как раз обратное. Народный судья Шейхантаурской части, неизвестно на каком основании и неизвестно по какому праву, признал эти земли вакуфными[715].
Данное прошение может показаться рассказом о личном несчастье, сознательно нацеленным на то, чтобы вызвать жалость у адресата. Однако, как мы увидим далее, Хидир ‘Али Ходжа задумал нечто более серьезное. К прошению он приложил копию описи имущества, где было указано, что лавки находятся у него в собственности. Одновременно проситель утверждал, что дела «магометанских духовных учреждений» подсудны исключительно русским судам в соответствии со статьей 1282 Устава гражданского судопроизводства и разрешением Правительствующего сената 1904 года. Чтобы подкрепить свое заявление, Хидир ‘Али Ходжа сослался на предыдущие решения Ташкентского окружного суда об упразднении двух вакфов в 1912 и 1913 годах[716]. К такой манипуляции юридическими ресурсами колонии мог бы прибегнуть и русский юрист.
Начальник Ташкента, по-видимому, ничего не знал о колониальных законах, регулирующих деятельность вакфов, и потребовал от казия объяснений в форме доклада. Казий представил доклад о решении, прежде принятом им по делу данного вакфа, однако добавил от себя два важных замечания. Во-первых, судья считал, что назначение Хидиром ‘Али Ходжой своей жены в качестве доверенного лица и указание в описи того, что лавки являются его личной собственностью, – не более чем уловка (
