Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [95]
Это был не единственный призыв к введению регламента проверки вакфных документов и усовершенствованию российского законодательства о вакфах. Тем не менее колониальная бюрократия все же представляла собой угрозу для вакфов. Например, в опасности оказался ташкентский вакф в поддержку мазара Сар-Биби, на содержание которого выделялась десятая часть доходов соседнего караван-сарая. Поскольку вакфные документы были поданы на три недели позже срока, областное управление отказалось признавать существование фонда[692].
Положение об управлении Туркестанским краем наделило доказательной силой вакф-наме и документы об освобождении от налогообложения (см. ст. 286, 289, 299). Однако указанными статьями мотивировались и попытки нанести ущерб вакфам. Проводя поземельно-податные работы в регионе, русские чиновники иногда могли посчитать какой-либо вакф «сомнительным»; в этом случае они регистрировали вакфные земли как имущество сельских обществ. В результате вместо того, чтобы платить аренду мутаваллию, сельские общества уплачивали в казну поземельный налог[693]. Подобным же образом в ходе поземельно-податных работ ненаселенные вакфные земли могли быть включены в налогооблагаемое имущество сельских обществ, то есть стать частью налоговой единицы (дачи) того или иного сельского общества. Интересно, что в таких случаях сельские общества требовали считать эти земли казенными, а это предполагало конфискацию вакфного имущества[694].
Александр Иванович Гиппиус, последний губернатор Ферганской области, проницательно заметил: русские власти так и не поняли, что сам факт арендной платы подтверждает принадлежность земель, обрабатываемых арендаторами, к вакфному имуществу. Если люди живут и работают на участке земли по договору аренды, то они, безусловно, не являются владельцами этого участка. Несмотря на стремление сохранить статус-кво, русские законы, введенные в Туркестане, привели к радикальному изменению отношений между вакфами и сообществами, работавшими на вакфных землях: «…мы сразу же прекратили всякие непосредственные связи вакуфных учреждений с арендаторами или вообще с населением»[695]. Руководствуясь той же логикой, граф К. К. Пален замечает, что русские чиновники с чрезмерной осторожностью подходят к регистрации вакфов и вопросам налогового иммунитета. Пален предупреждает петербургские институты управления, что определение аграрных отношений требует не только проверки вакфных документов, но и прояснения юридических признаков этих отношений; а именно этого явно избегали многие русские чиновники, вовлеченные в поземельно-податные работы[696].
Вскоре поземельный налог стал инструментом, позволявшим арендаторам вакфной земли уклоняться от выплаты аренды мутаваллиям. Например, 29 февраля 1896 года человек по имени ‘Абд Карим-джан подал начальнику Ташкента жалобу на мутаваллия, управлявшего вакфом ‘Исы Ходжи кази-калана. Истец заявил, что мутаваллий потребовал от него уплаты десятины с урожая, поскольку возделываемая истцом земля принадлежала вакфу[697]. Когда жалоба дошла до Сыр-Дарьинского областного управления, сырдарьинские власти стали утверждать, что арендаторы земли, входящей в указанный вакф, были освобождены от арендной платы, поскольку уже имели обязательства по уплате в казну государственного и городского поземельного налога[698]. Соответственно, русские власти постановили, что земля, о которой идет речь, не является частью вакфа ‘Исы Ходжи кази-калана, так как арендатор имеет обязательство платить лишь государству, но не мутаваллию вакфа. Очевидно, с точки зрения государства данная земля считалась частной собственностью. Таким образом, дело приобрело благоприятный оборот для арендаторов с точки зрения земельных прав (и, вероятно, налоговых выгод).
Основание новых вакфов после 1886 года также встретило сложности. Несмотря на то что по статье 266 новый вакф можно было создать лишь с санкции генерал-губернатора, во многих случаях мутаваллии в первую очередь обращались к народному судье за оформлением документа о создании вакфа и лишь затем добивались разрешения от колониальных властей. Рассматривая подобные запросы, русские чиновники часто обнаруживали, что тот или иной вакф не отвечает критериям, необходимым для регистрации[699].
Современники отмечают, что новое законодательство санкционировало дальнейшее существование в крае уже функционирующих вакфов, регламентировав их лишь с налоговой точки зрения, но не с точки зрения вакфного права[700]. По-видимому, это утверждение верно лишь в отношении первоначальных мер, направленных на снижение налогов; законодательные же нововведения 1886 года изменили аграрные отношения между лицами, действовавшими в вакфной сфере. Колониальное законодательство ограничило право мутаваллиев использовать земельное имущество вакфов по личному усмотрению, разрешая при этом захват вакфных земель государством и арендаторами. Более того, русская администрация, в сущности, обратила мусульманские доказательственные требования против мусульманской юридической практики. С точки зрения имперских властей, доказать принадлежность земли к вакфу могло лишь вакф-наме; несомненно, данный подход противоречил локальным практикам, поскольку аграрные отношения не всегда подтверждались договорами в письменной форме. Аграрные отношения представляли собой консенсус между членами большого сообщества. Для местных жителей было очевидно, что любые документы могут быть утрачены или уничтожены. До колонизации, чтобы определить принадлежность того или иного участка земли к вакфу, необходимо было расспросить об этом людей, обладавших привилегированными знаниями, и слово уважаемых лиц имело тот же доказательственный вес, что и документы, выданные шариатским судом
