И вянут розы в зной январский - [129]
В большом зале на третьем этаже все было как обычно: ночная смена – по преимуществу, молодые мужчины – покидала свои места, и девушки рассаживались, игнорируя шуточки в свой адрес. Некогда перекинуться словом: надеваешь наушники, на грудь – металлический рожок, и уже горят несколько лампочек, оповещая о звонках. Абонентам все равно, что твой рабочий день едва успел начаться. Они требуют – немедленно – Виндзор сто пятнадцать или Центральную тридцать два шестьдесят четыре. Теперь до обеда ты машина, все действия которой отточены до мелочей. Никаких мыслей, перед глазами – лишь лампы и шнуры, и так час за часом.
Когда настал перерыв, голова уже гудела: сказывалась духота и усталость, которая накапливалась к концу недели. Жуя всухомятку бутерброд, Делия мечтала о море и о скорой поездке домой. В последний раз она видела родных прошлой осенью – господи, неужели это было так давно? До чего быстро летит время! Дни похожи один на другой, как гнезда на телефонной панели, и если бы не праздники, не экскурсии за город по выходным – она давно бы уже потерялась в этой стремительной смене дат. Хорошо хоть, что сил хватает на всё, и после субботней уборки и стирки ты можешь пойти в театр, не удивляясь больше своей двужильности, взявшейся невесть откуда. Как она могла жаловаться на гору дел, живя с Агатой? Воистину, все познается в сравнении.
Короткий отдых позади, и снова – тяжелые наушники, микрофон, нетерпеливое мигание на доске. Десять звонков. Пятьдесят. Мужчины, женщины. Многие звонили регулярно, но она старалась не запоминать их, чтобы не хранить мусора в голове.
– Центральную, пожалуйста, – произнес мужской голос, чуть шершавый в нижнем регистре. Затем, сделав паузу, стал диктовать медленно и внятно, как делают люди, не доверяющие слуху телефонисток: – Два, семь, ноль, семь.
С первой же цифры Делию обожгло невыносимым узнаванием, и рука дрогнула на полпути к доске.
– Центральная, – сипло повторила она. Во рту стало сухо. – Двадцать семь ноль семь, соединяю.
Она воткнула штырь в гнездо и зажмурилась. Темнота пошла желтыми кругами – а может, это загорались новые лампочки. Мысли теснились в уставшей голове. Он здесь! Может быть, совсем рядом, в Сити! Когда он приехал?
Зачем он приехал?..
Делия открыла глаза и лишь сейчас заметила, что в комнате зажгли свет. Значит, скоро домой. Она схватила новый шнур, пока начальница не заметила перебоя в работе. Надо собраться. Осталось немного.
Дребезжащий звонок пробился в сознание сквозь наушники. Часы над дверью показывали восемь. Облегченно вздохнув, Делия сняла с себя громоздкую сбрую и потерла пальцами виски. Ночная смена, как всегда, опаздывала: мужчинам, особенно молодым, нелегко дается дисциплина, да и с клиентами они не умеют обращаться. Делии всегда приятно было осознавать, что она работает лучше этих самодовольных юнцов. Но сегодня она даже смотреть на них не стала и, подхватив сумочку, заторопилась прочь.
Еще утром она не поверила бы, что способна на такой глупый, унизительный порыв – а теперь спешила в свой запретный угол Сити, попирая на ходу все доводы рассудка. Ведь сегодня пятница, и магазины открыты допоздна. А Джеффри, конечно же, там – где еще ему быть?
Господи, сколько раз она рисовала в воображении их встречу! Сколько произносила ледяных, хлестких слов. Почему он не пытался найти ее? Почему уехал так далеко? Даже если все они ополчились на него, вся семья – он не должен был бежать. Разве он слаб, разве малодушен? Нет, это был просто повод порвать с ней. В конечном счете, Делии хватило этих объяснений, чтобы перестать терзаться. Жизнь помогала ей в этом: рабочей пчеле горевать недосуг[55]. Но, оказывается, он крепко привязал ее к себе. Сняв одно заклятье, наложил другое.
Вечерняя Бурк-стрит была полна народу: поздние покупатели, театралы, бездельники всех мастей толпились на тротуарах, курили и глазели в витрины. Газетчики на углу кричали: «Геральд!», им вторили продавцы лотерейных билетов, и велосипедисты тренькали звонками, лавируя между трамваями. Целых два года Делия избегала, как могла, этой части города и делала крюки, чтобы только не видеть до слез знакомых стен, крашенных снаружи в цвет какао, с готическими окнами, напоминавшими не то церковные, не то банковские. Сейчас они темнели – все, кроме двух во втором этаже – но вид сияющей, искусно подсвеченной витрины наполнил Делию мучительной надеждой.
Она вошла в магазин, с трудом сдерживая волнение. Перед ближайшим прилавком стояли две дамы; за их громоздкими шляпами не разглядеть было продавца, и лишь спустя долгий, тягучий, словно во сне, миг Делия узнала Фредди. В отделе часов маячила незнакомая мужская фигура в темно-сером костюме. Больше в магазине никого не было – и на первый взгляд, и на второй.
«Получила? – хлестко рассмеялся кто-то внутри. – Безмозглая овца».
– Могу я чем-нибудь помочь, мисс?
Делия не ответила и, сделав неопределенный жест, подошла к одному из стеклянных шкафчиков. Она сама не знала, чего ждет: ясно ведь, что Джеффри нет в магазине; и все-таки что-то держало ее. Быть может, взгляд Фредди, брошенный на нее вскользь – недоуменный и чуть обеспокоенный?
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.