И вянут розы в зной январский - [124]

«Тпру!» – раздалось откуда-то сверху. Коляска встала, а затем дрогнула вновь. Перед глазами появилась широкая спина ливрейного кучера. Сиденье рядом было пустым, и Делия выглянула наружу. За овальной лужайкой, где росли затейливо подстриженные деревья, высилась каменная усадьба с двухэтажной сводчатой колоннадой в итальянском стиле. Воздух в саду был восхитительным: к аромату цветов примешивался свежий запах моря. У дома, в тени жакаранды[51], окутанной лиловым облаком, стояли двое. Мистер Пирс что-то говорил, Грейс слушала, то и дело бросая нетерпеливые взгляды на коляску. Потом что-то коротко ответила и заспешила навстречу Делии.

– Боже мой, как же так, – повторяла она на ходу. Вскинула взволнованно глаза, протянула руку. – Давай я помогу, спускайся.

На ней было летнее батистовое платье цвета слоновой кости, с кружевным высоким воротом и пышными оборками. Завитые щипцами волосы она убрала в модную прическу высоко на голове. Не верилось, что еще накануне эта молодая женщина носила скромный конторский наряд и ютилась в тесной студии.

– Я представлю тебя, – зашептала она, обняв Делию за плечи. – Не волнуйся, все будут только рады.

Втроем они вошли в дом – и их тут же обступили, загалдели хором: старшие братья и сестры Грейс, их дети, какие-то еще родственники. Запомнить всех было невозможно, и Делия лишь потерянно водила помутнелым от сна взглядом. Вдовая мать семейства – высокая, дородная дама – покровительственно улыбалась поверх голов. Улучив момент, Грейс что-то тихо сказала ей и, едва церемонии закончились, увела Делию наверх. Там, в просторной спальне с тремя кроватями, они наконец остались одни.

– Что случилось, милая? – спросила Грейс, усадив ее рядом с собою в кресло. – Почему ты не уехала на праздники?

Ох, как нелегко было открыться, заново пережить все потрясения! Но молча страдать – тяжело вдвойне. Запинаясь и глотая слезы, Делия рассказала ей и про письмо, и про Эдвина; а потом, обессилев, закрыла лицо руками.

– Бедное дитя, – Грейс, невидимая, теплая, источающая фиалковый аромат, притянула ее голову к себе. – Я знала, что это добром не кончится. Но теперь все хорошо. Мы больше не оставим тебя одну. Сейчас пойдем обедать; ты ведь, наверное, хочешь есть?

– Но как же я сяду за стол в таком виде? – расстроенно сказала Делия, опустив руки на колени. – У меня ведь ничегошеньки нет с собой!

– Ой, да какая ерунда! Сейчас подберем что-нибудь.

Она с живостью поднялась и распахнула платяной шкаф, стоявший в углу; но тут в дверь постучали.

– Мисс Грейс, там вас просят к телефону. Какой-то джентльмен…

– Я сейчас, – сказала она и скрылась в коридоре.

Не зная, чем себя занять, Делия принялась осматриваться. После спартанских интерьеров Орлиного гнезда эта уютная комната, отделанная любовно и со вкусом, радовала глаз. Маленькие картины, там и сям, украшали зеленые стены; комод и столик для умывания были накрыты кружевными салфетками, как у Агаты, а перед большим туалетным зеркалом стоял пуфик, искусно расшитый золотыми нитками. Захотелось остаться здесь: лечь в широкую мягкую постель, а перед этим вымыться в настоящей ванне… Господи, какой дурой она была, воображая, как войдет в свой собственный дом после замужества! Сколько мечтала, сколько придумывала идей – ведь ей предстояло этот дом обставлять. У Ванессы она боялась и табуретку сдвинуть, чтобы не нарушить блейковских догматов о простоте и скромности в быту. А так хотелось стать хозяйкой в собственном жилище! Где теперь эти мечты? Он наверняка и думать забыл о ней.

– Кто звонил? – спросила она вернувшуюся Грейс.

– А, один ухажер, – отмахнулась та со смехом. – Совершенно неинтересный. Давай-ка лучше поищем, во что тебя одеть. Мои платья тебе будут велики, но у сестры было что-то подходящее…

– Не надо, – запротестовала Делия. – Она рассердится.

– Да она давно их не носит. Каждый сезон заказывает новые… Вот это, думаю, будет впору. Посмотри-ка.

В руках она держала нарядное платье из шифона, кораллово-розовое – цвет, который Делия никогда не носила. Грейс, однако же, сказала, что ей должно быть очень к лицу. Крикнув служанке, чтобы принесла горячей воды, захлопотала над платьем: проверила, не мятое ли, расстегнула крючки; а потом, обернувшись, изумленно произнесла:

– Ну, что же ты стоишь?

Не получив ответа, она подошла вплотную; заглянула в глаза, беспокойно и участливо.

– Перестань себя казнить, – теплое дыхание коснулось щеки. – Ты ни в чем не виновата. Наоборот, это тебя обманули. Таковы уж мужчины: вероломство у них в крови. Но ничего, скоро все пройдет, забудется.

Грейс ободряюще улыбнулась и взялась за костяные пуговки на ее блузке. Раздела ловко и бережно, как ребенка; смочив губку в тазу, обтерла ей руки и шею, кончиками пальцев взбила волосы. Это было так приятно, что Делия боялась шевельнуться. Всю жизнь она тосковала по ласке, но ни мачеха, ни Агата не были сердечными по природе своей. Один только раз она встретила человека, по-настоящему нежного и чуткого – и где он теперь? Что с ним случилось?

«Не плачь, – шепнула ей на ухо Грейс. – Я не дам тебя больше в обиду». Мягкие губы коснулись виска, потом щеки; поймали трепетный вздох и жарко прильнули, рождая знакомое дурманящее чувство. Но ведь Адриан умер, подумала Делия; и тут же ответила себе: всё равно. Ничто теперь не имеет значения.