И вянут розы в зной январский - [111]

– Что случилось?!

– Ничего, – Делия растерялась, сбитая с толку его гневом. – Я просто… Я думала…

Джеффри отпустил ее, потер лоб и вздохнул. Он был без пиджака, в одной лишь золотистой узорчатой жилетке поверх белой рубашки, и оттого казался еще более сухощавым, чем обычно.

– Пойдемте. Там все расскажете.

Ну и пусть, твердила про себя Делия, поднимаясь вслед за ним по лестнице; пусть он даже злится – но ведь все обошлось! Она в безопасности! Господи, какое счастье…

Комната, куда они вошли, была ей знакома: здесь стояли рабочие столы и несколько громоздких железных станков. Джеффри придвинул ей табурет, ненадолго скрылся в коридоре и вернулся с пузатой бутылью темного стекла. Плеснул немного в стакан, долил воды из графина и протянул ей.

– Выпейте: на вас лица нет.

А ведь и правда, огорченно подумала Делия и, улучив момент, вытерла платочком лоб и щеки. Наверняка вся красная, растрепанная… В три глотка осушила стакан, не обращая внимания на неприятный запах, который напоминал об Эдвине. Джеффри тем временем вернулся к столу, где стоял микроскоп и разложены были щипцы, какие-то еще инструменты и кусочки металла.

– Чем вы занимаетесь? – осторожно спросила Делия; ей неловко было видеть, как он сердится.

– Проверяю вот это, – он поднял двумя пальцами маленький кроваво-красный камешек. – На подлинность. Клиент божится, что это рубин, но часто за них выдают шпинели.

– Вы так поздно работаете? Я даже не надеялась вас тут застать…

– Я был в клубе, – он отвечал по-прежнему сухо, почти не глядя в ее сторону. – Но потом решил зайти и закончить с делами. А вот что вы сами делали на улице в такой час? Вы хоть представляете, как здесь опасно?

– Я сбежала, – призналась Делия.

– Опять? Не очень-то вы уживчивы.

Она понурилась, и Джеффри, заметив это, сказал чуть мягче:

– Простите. Вы меня напугали этим своим стуком. Я подумал, что-то с Ванессой… Ну, расскажите же, кто вас опять обидел.

Что стало тому причиной: головокружительная легкость от спиртного или внимательный взгляд, под которым она всегда таяла? Так или иначе, Делия выложила ему всю правду – про то, как жестоко, как походя растоптали в кружке память самого достойного человека из всех, кого она знала прежде. Джеффри слушал, не перебивая, терпеливо и серьезно. Дослушав, выдержал паузу и произнес со странным выражением, словно в пустоту:

– Нда. Выходит, ваш брат и здесь не преуспел.

– В каком смысле?..

Он встал – Делия следила за ним непонимающим взглядом – прошелся до двери, тронул рукой зубчатое колесо на станке.

– Вы любили его, это понятно. Он ведь был гораздо старше вас, так?

– Да, на восемь лет.

– И, наверное, был добрым? Играл с вами; правда, не очень часто, потому что учился в Хобарте, а потом уехал за границу.

– Да, все так, – подвердила она, чувствуя, как подступает неприятное беспокойство.

– Вы любили его, потому что он был вашим братом и не обижал вас. Однако это не повод преувеличивать его таланты.

– Но он был талантлив!

– В чем еще, кроме стихов?

– Во всем: в спорте, в учебе… просто как человек…

– Оставим последнее на вашей совести, – он порывисто, с грохотом, придвинул свой стул поближе и сел. – Итак, спорт. Вы вряд ли можете это помнить, но в детстве ваш брат был очень болезненным. Когда в школе затевался футбольный матч, его никто не хотел брать в команду. Потом он немного окреп, стал играть в теннис, но быстро его забросил. В Хатчингсе[45] увлекся крикетом, но судя по тому, что имя его не мелькает в газетных сводках, успеха не имел. Это все, что касается первого пункта. Мне продолжать?

– Нет, – язык словно одеревенел и плохо слушался. – Зачем вы это делаете?

– Затем, чтобы вы перестали наконец тащить на себе этот труп.

– О чем вы говорите?..

– Адриана, – ответил он коротко. – Адриана Фоссет.

Делия решила, что ослышалась; наверное, усталость и спиртное сыграли с ней злую шутку. Надо уснуть, подумала она; уснуть и проснуться, тогда все это развеется, как ночной кошмар.

– Довольно уже обманывать себя! – прогремело над головой, и Делия в испуге открыла глаза. – Вы думали, отец вас полюбит? Ради этого вы хотели учиться на врача – чтобы заменить ему сына? Или ради себя самой?

Ей почудилось, что она сходит с ума. Он не может этого знать. Никому на свете она не рассказывала об Адриане, об отце, о своих сокровенных мечтах.

– Не надо, – только и сумела вымолвить Делия. Она вся сжалась; табуретка стала скамьей подсудимых, станки казались орудиями пыток. Но она ведь ничего не сделала!

– Поймите же, это ненормально, это какое-то извращение. Даже если он был трижды талантлив, его не вернуть. Черт возьми, у вас есть жизнь, так живите ею! Бросьте эти игры в Адриану.

Делия хотела выкрикнуть: «Вы ничего не поняли! Он давал мне силы!»; но в горле встал комок, и она выдавила полушепотом:

– Кто вам рассказал?

– Никто, – буркнул Джеффри. – Это и так заметно. У вас даже голос менялся, и вы начинали нести всякую чушь…

Наверное, она выглядела такой беспомощной, что он умолк; чиркнули по полу ножки стула, придвигаясь еще ближе, и пальцы коснулись щеки.

– Вам больно, я понимаю. Но это надо сделать раз и навсегда. Знаете, как отрывают бинт, присохший к ране: одним махом. Надо потерпеть чуть-чуть, а потом все затянется.