Ранняя февральская весна натащила на низкое городское небо моросящую наволочь, натаяла на газонах линзы чёрного снега и развела везде слякоть локальных гримпенских трясин. Низко опустив капюшон, долго стоял в сумеречных клочьях летящего серого тумана, прижимая нос к мокрому от дождя стеклу витрины цветочного магазина с расцветшими орхидеями. Злобно скаля клыки истого гастроэнтузиаста, смущал букетчиц. Многозначительно показывал зародышам будущих Галатей только что купленную неподалёку, под настроение, полуфунтовую пачку байхового чая «Лондон». Вдоволь наигравшись в Потрошителя, направил свои стопы через дорогу — в мясную лавку, за чудным нежнейшим свиным окороком для изготовления домашней буженины к завтрашнему обеду, посвящённому возвращению в трепещущее лоно семьи моей пиратки.
Вернувшись домой, перво-наперво затворил маринад. Три-четыре листика лавра, собранного рачительными руками душеньки моей на склонах Ахун-горы, пару гвоздичек, обезьянью жменьку горошин смеси перцев и соль. Закипятил, оставил остужаться. По остывании погрузил в маринад омытый свиной окорок. Готовил обмазку. Мельчайше рубленные дольки чеснока смешал с посечённым укропом, красным и чёрным перцами и влил в смесь для вязкости и бодрой адгезии немного оливкового масла. Раздувая от вожделения ноздри, вынул из маринада мясо и сушил его белоснежным расписным кухонным рушником. Нежно напевая окороку колыбельную, переворачивал его с боку на бок и щедро натирал одуряюще пахнущей обмазкой. Долго и с недоверием рассматривал дьявольскую прелесть кухонных нововведений — мешки для запекания мяса из, прости меня Боже, грешного, полиэтиленрефталата. Мял в руках прозрачную тонкую чушь, шелестел, засовывал внутрь мешка голову и через хрусткое осматривал с будущей позиции окорока то, что древние эллины называли «хаос», а первобытные славяне в двадцатом веке величали «космос». В порыве ража познания пробовал даже лизать изнутри мягкие стенки. В гневе топорща бороду, шептал: «Ишь ты, гадюка какая! Прозрачно, как стекло, а мнётся…» Осенив себя для уверенности крестным знаменем, отправил милый окорок в мешок, плотно завязал бечевой и погрузил в чашу мультиварки. Для выхода пара мстительно нанёс зубочисткой три прокола басурманскому мешку. На дно чаши плеснул стакан воды, захлопнул крышку. Не убоясь хищной пляски крупных красных цифирь на дисплее и коварно-жалобных попискиваний электроники, включил режим «тушение» и отпрыгнул подальше. Чувствовал себя смелым и храбрым как никогда.
По звонку репетира мультиварки о готовности вынимать изделие не спешил. Неутомимо наблюдая за убаюкивающе тикающей клепсидрой, выжидал до полуночи полного остывания буженины. Сам же, заслуженно прилёгши, как римлянин, на клинию, слегка побулькивал в ритм времени рюмашкой чачи. Той самой чачей, что физически — всего лишь беспохмельный дистиллят виноградного вина, а метафизически — широкие врата в великолепный мир, где агнец дружит со львом, где нет старости и злости, где женщины вечно милы и юны, где нет печали о сходящем на нет старом добром времени…
Хотя сожаления о наступивших необратимых и катастрофических изменениях в отношениях полов всё ещё волнуют иногда. Вот взять, к примеру, случай, наблюдаемый нами прошлым летом во время ежедневного оздоравливающего променада. Гулять в тот вечер случилось нам аккурат мимо студенческого городка. Спортивно-худосочного вида молоденькая девица стремительно подошла к зданию мужского общежития и, задрав короткостриженую голову, по-разбойничьи пронзительно свистнула. Распахнулось окно на третьем этаже, появилась радостная лопоухая физиономия её возлюбленного и стала всеми частями тела делать сложные приглашающие жесты. Весело фыркнув, недоросль принялась лихо карабкаться по решеткам на окнах и водосточной трубе вверх. Спустя мгновение влюблённые голубки под аплодисменты фланирующей публики страстно поцеловались на подоконнике и скрылись с глаз в глубине комнаты. Вспоминая сиё и ворча себе тихонько под нос: «Мы перестали пролазить в окна наших возлюбленных дам… Нет уж былого романьтизьма…», уснул крепчайшим сном праведника.
Разбужен же был от того, что вашего покорного слугу грубо хватали за тёплые ноги холодными руками какие-то два злодея. Трясли сонное тщедушное моё тельце, кричали что-то глупое, суетное и размахивали над головой фомкой. Но разум титана мысли — он и в экстремальных ситуациях работает великолепно. Нападавших успел обезоружить коронной фразой из боевого кухонного НЛП: «Лаванда согревает наш мозг, уставший от прожитых лет». Бандюки остановились, задумались, и всё стало проясняться.
Белка моя единоутробная, вернувшись ныне в час ночи после рейда своего подводно-диверсионного отряда судей по тылам мирных прибрежных сёл в честь закрытия яхтенных гонок, не смогла достучаться-добудиться. Ключей же от нашей пещерки ей сроду не доверялось. Сперва — по нежной молодости, а потом по ветрености характера. Первый час она развлекала себя попытками пилкой для ногтей вскрыть дверь, безуспешно откручивая шурупы на притворной планке. Ха, дилетантка! К исходу второго часа, нафантазировав себе всяких весёлых жутей о вероятном скором вдовстве, аварийно вызвонила коллегу моего. И по его приезде, составив преступное сообщество или в простонаречье — шайку, вскрывала с ним дверь бандитской фомкой, взятой напрокат у перепуганного до усирачки такими ночными штурмами управдома.
