Мужская поваренная книга - [2]

Чистил и варил картофель. Сварив — толок толокушкой. Перемешивая, добавил панировочные сухари и специи, влил пару яиц. Катал колобки кноделей и опускал их вариться в солёную воду. Периодически смахивая непрошенную слезу и сморкаясь в передник, слушал милушку свою. Она, насупив брови и чеканя слог, будучи уже в состоянии, как говорят гусары, «в полсвиста», читала мне лекцию, длинную и страстную, о вреде моего хронического алкоголизма. Лекция изобиловала жуткими подробностями о пагубном воздействии оного алкоголя на мой детский организм и глубинах моего же морального падения. Но не зря верно сказал лорд Байрон: «Дайте женщине зеркало и несколько конфет, и она будет довольна». Дочитав, голубушка моя помолчала немного в скорбной задумчивости и, приглядываясь к нарезанию буженины и красивому выкладыванию на блюдо кноделей, сглатывая слюнку, коварно пообещала: «Все равно буду с тобой дружить».

Подавал этой банде обед, превратившийся в очень ранний завтрак, с опаской. Понял одно: однако как быстро дичают и криминализируются наши дорогие женщины. Одна взломанная дверь и всё! Все строгие семейные морально-этические устои летят весело под откос, и стройнящиеся дамы ночью жрут за обе щеки как миленькие…

Варёные раки

Пришла, ой пришла пора пожинать камни. Младшенький-то мой уже добытчик. Кажется ещё вчера бегал крошка по поместью с деревянной сабелькой за девками дворовыми крича «Убью, постылые!», а сегодня, кровинушка моя родная, уже выходит ночкой тёмною с кистенем и гуслями за чужим добром разным на наследственную отчую разбойную тропу. Днём же ясным, когда вострый нож сумеречного татя мирно спит за поясом, таскает с работы подношения своего начальника. У них, видите ли, на службе сложилось этакое кооперативное общество взаимопомощи: «Едовые резервы».

Вчера припёр молодую кукурузу, честно экспроприированную шефом на чужой частной делянке. Уворованное у кулачья моментально сварили и зожрали, счастливо урча под тревожный революционный треск свечей в старом шандале, щедро мажа початки коровьим маслом и обильно посыпая крупной йодированной солью.

Сегодня же, прежним источником, прибыла сотня раков. Варили их в три приёма, так как сиротская наша малая кастрюлька городского интеллигента не рассчитана на этакое вакханальное изобилие. Варили членистоногих отряда Crustacea с укропом, солью, смесью перцев и чесночком неочищенным. Плясали ногами витиеватые па под строгий ритм офисного бубна и кидали раков живьём в кипащу воду. При сём хохотали зверски и посылали пальцами непристойные знаки одновременно и в надир и в зенит.

Но… что я хочу сказать про этих ваших раков? Колко, хлопотно, и непродуктивно. Изволили откушать по штуки три, не более… Живейшая, интереснейшая застольная беседа угасла сама собой. Переглянулись мы исподлобья, суровыми бирюками насупясь, и молча, не сговариваясь, молниеносно ринулись в близлежащую лавочку, где симпотишные молодайки пекут восхитительно нежные чебуреки с мясом. Вернулись, сели за стол, дружно вонзили свои алчущие впечатлений клыки в скворчащие чебуреки. Ароматный сок брызнул и побежал по подбородкам и… «Мгновенье, прекрасно ты, продлись, постой!..»

Кулебяка

О, женщина, тебе коварство имя!

Ещё при первом нашем знакомстве, в ту пору, когда злыдне моей едва-едва исполнилось одиннадцать, предупреждал я, катая её очертя голову на своей быстро-самобеглой керосиновой мотоциклетке по городу, о своих серьёзных планах на нашу будущую счастливую семейную жизнь. Тщательно предупреждал, подробно, с расстановкой и по пунктам. И уж точно, помню как сейчас, настойчиво упоминал о том, что третьего числа месяца января, года две тысячи семнадцатого от Рождества Христова, в день светлой памяти княгини Ольги, изволится мне в рабочий полдник откушать во здравие своё весьма скромной кулебяки всего-то о двух углах гнутой. И особо, примечал-подчёркивал при этом, о готовке вышеупомянутой кулебяки непременно милыми ручками супруги своей.

Ха!.. Не тут-то было. Не успело минуть и всего ничего, чуть более четверти века, все клятвы обманщицей были забыты, обещания выброшены из ветреной головки прочь. На Новый год, с двенадцатым ударом курантов, недопив шампанское и едва запечатлев на устах моих мимолётный легкомысленный поцелуй, умчалась она в свой ежегодный рождественский вояж по диким имеретинским побережьям. Там, осуществляя с товарищами своими жестокое яхтенное судейство и бурно отдыхая от обрыдших цивилизационных пут, переодевшись в морские одежды и повязав головы платками на пиратский манер, грубыми просоленными громкими голосами и столь же солёными словечками, пугают они до глубоких обмороков нежных и юных соревнующихся яхтсменов.

А несчастный автор сих строк остался посреди постпраздничного разора один на один с тремя голодными сиротками на руках. Тремя — потому как подельника моего в бинарных битвах за хлеб насущный и молодой худобой стройнящегося как кедр ливанский, стоит пока вершить лишь за одну особь. Вашего же покорного слугу, здоровой полнотой и дородной статью солидно напитанного, несомненно следует, хотя бы из уважения к умению вкусно пожрать, числить сразу не менее чем за две персоны.