Hvalfanger / Китобой - [7]

Кое-как выбравшись из объятий мужчины, утробно прорычавшего что-то тихое и недовольное в ответ на ее первое же движение, Берислава сделала себе чая. Вернее, сначала нашла кухоньку (тумбочку, холодильник и электроплиту), а потом сделала. Вместо привычного ей электрического чайника северный медведь использовал древний, металлический, с тяжелой ручкой. Она с трудом подняла его, а он наверняка мог крутить на одном пальце.

И вот теперь, с этим чаем, состоящим из кипятка и трижды заваренного прежде пакетика, гостья, греясь, сидит. Смотрит. Ждет.

Чего — пока еще сама не знает.

Хозяин спит умиротворенно и раскованно, как ему, медведю, и подобает. Левая рука за головой, струной вытянув мощные мышцы, правая вгрызается в подушку, длинными и большими пальцами терзая наволочку, одеяло наброшено едва ли до груди, как раз на уровне шрама. И чуть ниже, где уже нет шкуры, а покрывало тоньше, виден холмик. Холм.

Берислава смущенно хихикает, уткнувшись носом в кружку с чаем. Но потом замолкает.

Вспоминается вчерашняя картинка из раздевалки…

Девушка краснеет, восстановив по цепочке памяти, что обещала Сигмундуру за возможность спать рядом.

Ей тепло. Нога даже болит меньше, хотя синяк большой. И уж точно не предвидится иных проблем. Берислава так хорошо давно не спала, как с этим незнакомым, пугающим человеком.

Все-таки, возможно, это везение, что она наткнулась на него.

Китобой просыпается в десять тридцать утра, когда солнце уже окончательно занимает свое место на горизонте, а утренний ветерок сменяется приполуденным затишьем.

Задремавшую на своем кресле Бериславу, так и не отпустившую кружку чая, будит глубокий, сопящий вздох. А затем с быстрым, но протяжным выдохом, она находит темный взгляд. Еще сонный, в океанском смоге от брызг, таком же сером. Но вот Сигмундур разминает затекшие мышцы, вот поднимает голову, изучая ее, а вот валится обратно, с силой жмурясь.

— Доброе утро, — почувствовав робость рядом с нечеловеческой силой, которая пробудилась, Берислава говорит тише обычного.

— Приснится же…

Иссиня-черные пряди спадают на его лицо, теряются на фоне бороды, оттеняют светлую кожу. С этого ракурса, несмотря на размеры, смотрится красивым.

— Я — не сон.

— Как же, — он прикрывает глаза и длинные черные ресницы, точно длиннее, чем ее, отбрасывают тень на щеки, — ты пьешь из моей кружки. В реальности бы не решилась.

Его голос, хриплый после сна, дает прямое определение мужественности. Такой глубокий и тяжелый, напитанный этими звериными замашками, внутри Бериславы он заставляет что-то задрожать.

— Извини, но она единственная здесь. У меня не было выбора.

Сигмундур внимательно смотрит на нее, с подрагивающими в глазах искорками ожидая, когда поймет свою ошибку.

Не понимает.

— Так быстро утратила все уважение?

Берислава смелеет на глазах, удобнее усевшись на кресле. Делает вид, что ее ничуть это не тревожит, кружку держит в руках. Пока зверь добрый, с ним можно немного поиграть, верно? Признаков опасности нет.

— Непохоже, чтобы тебе было за семьдесят.

Великан-китобой на ее слова чуть скалится.

— Но уж явно побольше, чем тебе, девочка.

Берислава принимает эстафету с ухмылкой.

— А у мужчин считается дурным тоном спрашивать про возраст? — она откидывает упавший на лицо локон и совершенно неожиданно для себя подмечает, что Сигмундур как раз в эту же секунду нервно сглатывает. Нравится ему?

— Смотря у каких мужчин.

— У таких, как ты, — на сей раз девушка касается волос намеренно, устраивая их поудобнее за ухом. Китобой следит. Даже чуть прищуривается.

— Ты — папина дочка, — делает решительный вывод он.

Берислава изумленно приподнимает бровь.

— К вопросу о возрасте?..

— К нему самому, — мужчина посмеивается гортанным, низким смехом, а вместе с ним «посмеивается» и постель, завибрировав. Он удивительно живописно, со своим роскошным телом и пугающими мускулами, занимает целую кровать. Истинно двуспальную.

— А как же интерес?

— Тут не интерес, — он проницателен, — тут другое. Узнаешь, сколько дядечке лет, и думаешь, он тебя не обидит?

Черные глаза угрожающе наливаются чем-то ало-прозрачным. Зажигаются.

— А обидит? — она с сомнением приподнимает уголок губ.

Но внутри дрожит. Ведь одного удара этой огромной руки даже наотмашь, не говоря уже о кулаке, хватит, чтобы ее убить. Если китобой вздумает… одним синяком на скуле она уж точно не отделается.

— Живи пока, — басом хмыкает он. Унимает страх, но на вопрос не отвечает.

И поднимается. Собирается подняться. Откидывает одеяло, напоследок еще раз потягивается, зевает. Всеми своими нехитрыми действиями буквально вынуждает Бериславу заметить… холм. С куда более близкого расстояния. В куда более реальном размере.

Поняв, куда девушка смотрит, Сигмундур останавливается. Его взлохмаченные волосы нависают на лоб.

— Девочка обещала что-то дяде.

Еще вчерашняя вуайеристка нерешительно передергивает плечами. На ее щеки пробирается жгучий румянец.

Китобой ожидает ответа. Не встает, не набрасывает одеяло обратно. Но и боксеры пока не трогает, хоть они явно уже очень и очень ему тесны. И кажется, дело не просто в утре.

Берислава поднимается с кресла, отставляя кружку на пол. Уговор дороже денег.