Холодные ключи - [25]

Два последующих дня Блейеля терзал понос, настолько сильный, что он вообще не выходил из гостиницы. Выбрался только раз — дрожа, добрёл до аптеки в соседнем доме и купил имодиум. К счастью, с аптекаршей удалось объясниться. Потом, дрожа, сразу юркнул в кровать, под одеяло — и тут же снова выскочил в туалет. Для начала он выпил сразу две таблетки.

Артём намеревался зайти после обеда, обещав сюрприз, и Блейелю не хватило силы возразить, что в таком состоянии он предпочитает остаться один. Снова и снова он проигрывал диск Ак Торгу на плейере, так удачно купленном накануне вечером. Он даже преодолел отвращение перед маленькими наушниками, которые, как беруши, вставлялись прямо в ушной проход.

Не всё на диске звучало так же, как на сцене. В некоторых песнях пения почти не было, долбили басы, булькала электроника — обычно Блейель такого не любил, но в соединении с горловым рокотом или призрачными, непривычными мелодиями он находил свою прелесть и в этом. Хотя Ак Торгу не могла что–то сделать не так по определению. С огромной радостью он нашёл песню, начинавшуюся с далёкого воя, номер одиннадцать, и прокрутил её много–много раз.

Он её увидит, и он знал, когда!

Таштагол. Новые слова, пока в основном географические названия. Подъяково, Томская писаница, Таштагол. Горная Шория.

Ак Торгу.

Привьет! Менья зовут Матвей Карлович Блейель.

Пружинистый, гипнотический ритм её лютни. Обволакивающий, низкий, непонятно из каких глубин раздающийся рык — и полёт на грудном голосе, чистом, как небо над наскальными рисунками и куклами духов в сосновом бору. Тело Блейеля, больное и слабое, в гостиничной постели. Но мерзким картинам до него не добраться. Музыка защищала его. Он спокойно закрыл глаза. Пока его снова не скрутила сверлящая боль в животе.

— Чем ты тут занимаешься, Матвей?

Он неожиданно очутился в комнате, Блейель и не помнил, что впускал его. Но он и не помнил, когда надел брюки, а ведь он был одет.

— Артём, я…

— Нет, ложись, ложись. Сделать тебе чаю? Я ненадолго, хотел только занести тебе уроки.

— Чего?

Артём положил на тумбочку несколько листков и вышел в прихожую, где напротив гардероба, рядом с дверью в ванную, стоял столик с чайником. Блейель присел на краешек кровати. Уроки.

— Я заходил в библиотеку, подумал, а вдруг пригодится.

За неимением чашки Артём заварил пакетик чая в полоскательном стакане и тут же убежал. Блейель расслабился. Вставил наушники в уши, взял бумаги. Чёрные чернила, чёткий почерк. «Краеведение: шорцы».

Он узнал, что существует девять небес, познакомился с братьями Ульгенем и Эрликом. Ульгень, добрый брат, восседал на троне на девятом небе, Эрлик царствовал в Нижнем мире, царстве злых духов. Средний мир они создали вместе: солнце, луну и звёзды, плоскую землю и реки сделал Ульгень, Эрлик добавил горы. Ульгень сотворил животных, а человека они делали вдвоём. Ульгень сделал тело, но только Эрлику удалось вдохнуть в него душу. Это имело определенные последствия. Когда человек умирал, шаман выгонял душу, отделённую от тела, из дома, ведь в течение семи дней она могла стать узют, духом, стремившимся захватить власть над живым человеком, вместо того, чтобы тихо уйти в Нижний мир.

Со времён детской книги «Мифы античного мира» Блейель не касался мифологии. Германские мотивы в некоторых текстах, слышанные во время увлечения металлом, не в счёт, думал он. А теперь — духи и небеса, под музыку Ак Торгу. Вот только кишечные конвульсии всё портят. Чужой новый мир.

Он вышел из туалета, решил, что проглотит третью таблетку чуть попозже, и стал читать дальше. Познакомился с Великой Волчицей, прародительницей шорского народа — и не только шорского, но вообще всех тюркских народов. Сколько неизвестного в мире, подумал он. Шорцы — тюркский народ. А тюркские народы, оказывается, родом из Сибири. Он вспомнил знакомых турок, балагура–зеленщика с Кёнигсштрассе, фрау Акьюн из вычислительного отдела (Акьюн, может быть, тоже означает что–то белое?), герра Кемала, директора швейного предприятия в Анкаре, с которым он всегда общался по телефону по–английски, и который всякий раз в конце разговора угощал его немецкой пословицей «Jedem Tierchen sein Plaisirchen[14]».

Шорский народ насчитывал почти четырнадцать тысяч душ. Каждый пятисоттысячный человек на земле, соответственно, шорец, подсчитал Блейель и улыбнулся от мысли, что, следовательно, по меньшей мере один шорец должен обретаться в Штутгарте — при условии, что этнос распределён по планете равномерно. Но никакой равномерности не было и в помине, шорцы обитали исключительно на территории Кемеровской области. Только несколько семей проживали по соседству, в Хакасии и на Алтае. Издревле они вели кочевой образ жизни, как охотники и скотоводы, и со времён средневековья славились кузнечным ремеслом.

Он допил чай и взял в руку последний листок, озаглавленный «Музыка». Артём написал здесь немного. «Двухструнная лютня называется кай–комус». И ещё: «каждый шаман должен заработать себе бубен. Шаман без бубна никуда не годится. Первый бубен, по преданию, смастерил Эрлик».

Блейель посмотрел на часы. Полдесятого вечера. Праздничный стол в ресторане «Дружба народов». Боярский зал. Он так и видел перед собой Галину Карпову и её сотрудниц, видел Артёма. Он заполнял пустующее место за столом, невероятно искусно изображая угловатого заику Матиаса Блейеля. Первоначальное возмущение дам от такого бесстыдства за несколько секунд сменилось слезами от смеха. И это правильно, с удовлетворением подумал больной. В наушниках Ак Торгу начала под громовой бубен песню, казавшуюся ему особенно необычной. Здесь она пела и не грудным голосом, и не горловым пением, а ненормально, визгливо, резко. Может быть, это была песня–насмешка.