Холодные ключи - [26]
Медикамент действовал нехотя, может быть, потому, что он нехотя его принимал. Ему казалось, что понос очистит его внутренне, и очищение было ему необходимо, ведь как иначе он сможет стать новым Блейелем? Ночью он вставал в туалет раз шесть, шаманский бубен и эхо насмешливой песни Ак Торгу сопровождали его.
Назавтра он пошёл на поправку. Вечером он нагишом стоял перед зеркалом в ванной и разглядывал своё сорокадвухлетнее лицо. Жизнь почти не оставила на нём следов, подумал он. Кожа потеряла упругость, но ненамного, волосы чуть поредели. Что ещё? Щетина, как и прежде, не очень выраженная, и седых волос немного. Матиас Блейель, почти неисписанный лист. Он побрился.
А потом, прежде чем одеться в свежее, он застыл перед зеркалом и вспомнил, что ему сказала Илька, ещё в самом начале: «Если бы ты не был Матиасом, ты стал бы медведем–плясуном». Каким таким плясуном, спросил Блейель, и она рассмеялась: а я‑то откуда знаю, это одному богу известно. Но из тебя вышел бы милый и задумчивый, и, пожалуй, довольно чистоплотный медведь–плясун.
Соберись, пробормотал он сам себе.
— Сюрприз: мы не просто так поедем в Таштагол. Мы отправимся в настоящий поход, на все выходные. Но для этого тебе понадобятся резиновые сапоги.
Театральная пауза переводчика; на этот раз Блейель сопроводил её спокойной улыбкой.
— Однако, резиновые сапоги — товар сезонный. А теперь не сезон. Но ты не паникуй. Я навёл справки и знаю, где их можно купить.
Автобус, который, по утверждению Артёма, назывался не «афтобус», как сообщал разговорник Блейеля, а «маршрутка», привёз их на край города. Да какой там край города — там, где они вышли, невозможно было и предположить, что они находились вблизи человеческого поселения; местность больше напоминала загаженный лес по краям автомагистрали. Они двинулись по тропке, извивающейся в зарослях между двумя шоссе. Небо обложили тучи, испарения скрытого от глаз химического завода раздражали слизистые оболочки гостя.
— Если нам тут кто–нибудь встретится, — предостерёг его Артём, — будь так добр, не заговаривай ни с кем.
— Ясно. Решил предложить мне контрастную программу, потому что мне ваш город действительно нравится, и тебя это злит.
— С чего ты взял?
— Так уж. Кстати, уроки я выполнил.
— Молодец. Учительница краеведения фрау Торгу будет очень довольна Матвеем Карловичем, новичком в её классе.
— Девять небес, недурно.
— Ну да, я нашёл ещё одну версию, по которой их шестнадцать. Но решил тебя не переутомлять.
Блейель, который этим утром впервые доел за завтраком всё и измучил сутулую повариху настойчивым повторением мантры из слов «вкусна — зафтрак — хорошо — атлична», чувствовал себя настолько сильным, что пошёл впереди. Он отогнул колючую ветку, преграждавшую путь, и держал её, пока Артём не прошёл. По шоссе прогромыхала колонна грузовиков.
— Ты знаешь, не представляю, как в этой местности могли остаться духи.
— Здесь их и нет, гарантирую. Если они и остались, то где–то в далёкой глуши. Но в резиновых сапогах ты наверняка до них доберёшься. Нам сейчас вон туда.
Они пересекли дорогу, над которой ещё клубилась пыль от грузовиков, и вошли в открытые решетчатые ворота. Под ногами захрустел гравий, они направились между невысокими ангарами. Под жестяными навесами громоздился металлолом, хмурые мужики в маскировочной одежде стояли у своих грузовиков и автопогрузчиков. Артём обратился к одному из них, который стоял с банкой пива и, наверное, поэтому производил более мирное впечатление, и выторговал усталый взмах в направлении вторых ворот. Около них стояла сторожка. Блейель поглядел в лицо вооруженного охранника в пятнистой униформе и неохотно опустил взгляд.
Они вошли в небольшой зал, полный рабочей одежды, и оказались единственными посетителями. На стенах висело тяжёлое шахтёрское обмундирование — дождевики, шлемы, защитные перчатки, на полках аккуратно разложены канаты, кошки и фонарики. Бледная девица отделилась от прилавка, утомлённым голосом обратившись к посетителям. Артём указал на ноги Блейеля.
— I need gumboots,[15] — поспешил пояснить гость.
Девица бросила на него неодобрительный взгляд, и Артём потащил его к двум пластмассовым контейнерам в дальней части зала, доверху заполненными чёрными резиновыми сапогами. Они долго копались, пока не подобрали три пары нужного размера. Ни одна из них не сидела как надо.
— Это ничего, — воскликнул Блейель, которого тронуло детское воспоминание о том, как в резиновых сапогах всегда сползают носки. Они подошли к кассе, расплатились, но всё оказалось не так просто. Другая продавщица отправила девицу с чеком наверх, в офис.
— Нужна ещё подпись шефа, — пояснил Артём.
— О нет.
Блейель нагнулся над прилавком, за которым продавщица, занявшись компьютером, повернулась к нему спиной.
— Listen, sorry, but I don't understand. What is happening here? I mean, it's only a pair of gumboots.[16]
— Матвей!
— This is exaggerated, isn’t it? You don't need to make such a…[17]
— Матвей, будь так добр, не взвивайся так. Не узнаю тебя.
— Но ведь не может такого быть, чтобы из–за резиновых сапог…
— Может.
— No, no. This is ridiculous, it's a waste of…
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.