Холодные ключи - [23]

— Твоя жена?

— Шорианка.

Артём прыснул.

— Как буду писать, спрошу.

Они принялись за еду молча. Блейель размышлял, что же она написала на его диске. Наверное, не только имя, имя у неё короткое, а на диске две строчки. Посвящение? Прописные буквы кириллицей он вообще не мог разобрать. Глупо, что не спросил Артёма сразу же. А ещё глупее — он не знал, что Артём про него рассказал, представил ли он его по имени. Хотя, может быть, это было бы чересчур назойливо. Он ей представится сам. Фразу «меня зовут Матиас Блейель» он выучил в самолёте. Надо будет в гостинице ещё раз повторить. А Артём ей напишет. Хоть бы он не выставил его прилипалой. И хоть бы она вскорости проверила почту. Завтра понедельник. В понедельник утром весь мир проверяет почту.

Блины кончились, и молчание снова стало невыносимым. Он махнул рукой на реку и трубы:

— Великолепный вид.

Артём выпрямился и поглядел вниз.

— Ах, Матвей. Рад, что тебе нравится. Но Томь — посредственная река. Как и всё остальное в этом городе. Обь или Енисей, вот это настоящие реки. Хочешь увидеть Сибирь, поезжай туда. Здесь ты из своего мира уехал, но в другой ещё не попал.

Блейель, улыбаясь и щурясь, поглядел на заходящее солнце. Закат окрасил поруганный ландшафт в сочный оранжевый цвет.

— Артём Викторович!

— Что?

— Думаешь, она живет в Кемерово?

Сны и в эту ночь выдались яркими, и снова он почти всё забыл. Артём оказался сыном космонавта Леонова, а Илька исполняла на приёмной стойке гостиницы «Анилин» порнографический танец. Вторая деталь вспомнилась только во время завтрака. К счастью, в зале он сидел один, другие постояльцы вставали намного раньше него. Персонала тоже не было видно, кроме дамы в кудряшках, согнувшейся на кухне — но она ничего не заметила, на сковороде у неё шипела яичница, которую она поджаривала для Блейеля. Его вскрика никто не услышал.

Закрыв глаза, разомкнув губы, голая Илька под музыку Ак Торгу растопырилась на столе в узком проходе. Она гладила свое тело, бёдра, мяла груди, а потом выгнулась назад, подняла таз, широко раздвинула ноги и ритмично выпячивала открытую вульву прямо в лицо человека на ступеньках. А тот не мог ни отвести взгляда, ни слова не вымолвить. Она презрительно расхохоталась, присела на столе, изогнулась — и, издавая громкие стоны, выдавила что–то из влагалища — плётку из чёрных волос.

Столовая радикально отличалась от скромного убранства номеров. Тяжёлые трёхслойные скатерти с пышным цветочным орнаментом, которым не уступали шторы на окнах. На дальней стене по огромному плоскому телевизору шла музыкальная программа, и вопль Блейеля утонул в разухабистой песне.

Его удручало не только то, что он оказался способен вообразить себе такое. Но как он мог после этого спокойно спать дальше? Надо было в паническом отвращении от самого себя выскочить из подушек. Остаток ночи ходить по комнате, ломая руки, и встретить рассвет, с восковым лицом застыв у окна; тогда он хоть частично искупил бы вину. Вместо этого он встал по будильнику, как ни в чём не бывало, вымылся и оделся, как ни в чём не бывало, и только сейчас всё вспомнил — и чувствовал себя осквернённым.

Притом не было ничего чище его чувств к Ак Торгу! Он не имел никаких, абсолютно никаких задних мыслей, никакого расчёта, или честолюбия, не говоря уже о непристойности. Его переполняла любовь — самая невинная, чистая, неожиданная, какую только можно вообразить, настолько чистая, как бывает только любовь в начале новой жизни. Сердце его бешено заколотилось, живот закрутило.

Что за тёмные силы стремились опошлить чудо? С изнурительными видениями про Ильку он за последние недели почти свыкся. Но ведь они остались в мире старого Матиаса Блейеля! А новый Матиас Блейель, который создавался в настоящий момент, который только–только стал возможным, для них недоступен, все тупики прошлого должны остаться позади!

Бесполезно спорить. Чёрная плётка из влагалища. Бочка с нечистотами опрокинута.

Ну уж нет!

Он встрепенулся. Мерзость взяла верх только на время кошмара. А теперь, за этими тяжёлыми занавесями, снова ясный день, и он должен бороться за новую жизнь и не поддаваться провокациям!

Как ему хотелось обратно, в сосновый бор на Томской писанице. Надо было остаться там, не отходить от неё, быть с ней!

Как это было бы чудесно.

Но сейчас он не может ничего поделать, и ему хотелось по крайней мере послушать её диск. Можно ли это устроить в гостинице? Он взглянул на телевизор и сразу отвернулся. Интересно, сколько стоит в Кемерово маленький проигрыватель компакт–дисков?

К еде прикасаться не хотелось. Из вежливости он проглотил одно яйцо, ведь женщина специально из–за него встала к плите. Несколько ложек йогурта, чашка чаю. К ветчине, помидорам, солёным огурцам и консервированному горошку он не притронулся. Он посмотрел на часы и с облегчением увидел, что ему пора поспешить. Быстро почистить зубы, решить, брать куртку или нет; в одиннадцать его ждал Артём.

— Герр Блейель! Откуда вы звоните?

— Из Кемерово.

— Как, простите?

— Из Кемерово.

— Из Кемерово! Чудесно! Как вы там?

— Хорошо, большое спасибо. Очень хорошо. И фрау Карпова очень мила, она так обрадовалась грамоте.