Хаос - [88]
— Кто он, ваш «компетентный» автор? — с подковыркой спросил Ленсен, все еще разглядывая потолок.
— Вы не можете требовать от нас нарушения редакционной конфиденциальности, — попенял ему Гессе. — Если же вам непременно надо приобрести эту статью в личное пользование, можете ее у нас выкупить…
— Пять тысяч марок! — бесцеремонно выпалил Шлифаке. — Кончай свою болтовню, Кардинал! Так да или нет?
— Ну, это уж слишком! — вскипел Ленсен.
— У нас здесь не еврейский торг! — съязвил Шлифаке. — Вы хотите купить — мы устанавливаем цену.
Гессе надулся, неодобрительно качая головой. Ленсен раздумывал недолго:
— Если я заплачу, вы откроете имя вашего информатора?
— Исключено! — решительно заявил Шлифаке. — Ценный кадр, в конечном итоге он поставит нам еще немало полезных сведений. Итак, по рукам?
Ленсен, все так же стоя, вынул чековую книжку и размашисто черкнул в ней.
— А кто поручится, — сдержанно спросил он, — что упомянутая статья не будет напечатана в том или ином виде?
— Господин председатель! — Гессе принял вид святого мученика. — Поручительством вам слово немецкого человека чести, и даже двух.
Ленсен усмехнулся и бросил чек на стол:
— Ваши деньги, господа чести! Фу-ты, черт!
Он направился к выходу. Гессе подскочил к входной двери первым и услужливо придержал ее:
— Прошу вас, господин председатель! Не оступитесь на лестнице! Там темновато.
— Удостойте нас вашим новым посещением в скором времени, господин председатель! — донесся сзади громовый голос Шлифаке.
Бабенка залилась визгливым смехом.
Ленсен поспешил быстрее убраться отсюда, но на лестничной площадке столкнулся с мчащимся, не разбирая пути, господином, который низко склоненной головой влетел ему прямо в живот. С председателя слетела шляпа, и Гессе заскакал по ступенькам на помощь. Ленсен успел поднять первым, а когда выпрямился, уткнулся взглядом в перепуганное лицо Остермана.
Какое-то время оба пялились друг на друга.
— Так, значит, вы! — побагровев от гнева, зарычал председатель.
Остерман в полнейшем замешательстве перебирал пальцами по своему смятому котелку.
— Я… я… я только хотел поблагодарить вас за стипендию…
Кандидату Остерману чрезвычайно не повезло, что Гессе стал свидетелем неприятной сцены. Теперь редакция настаивала выплатить ей — как раз в размере стипендии — возмещение ущерба, причиненного публикацией его статьи, а также сумму предполагаемого штрафа и судебных издержек. В противном случае ему пригрозили раскрыть прокуратуре его имя. Когда же Остерман сослался на данные ему ранее гарантии, Шлифаке только злорадно усмехнулся. Так что Остерману, который пришел в редакцию, чтобы заявить протест по поводу бестактного предисловия к его статье, ничего не оставалось, как уныло покинуть помещение «Горна», куда несколько дней назад он прилетел окрыленный далеко идущими планами. С его журналистской деятельностью тоже было покончено.
«Излишняя осторожность не всегда полезна!»
Выше мы уже установили это, а теперь подтверждаем на примере председателя ландгерихта Ленсена, который после телефонного звонка доктора Магнуса из излишней осторожности медлил сообщить своим дамам о шансе, выпавшем кандидату Остерману. Если бы Ленсен не тянул тогда с сообщением, Остермана бы уведомили заранее, и он никогда не переступил бы порога «Горна», в семействе Ленсенов не случилось бы разлада, и помимо того они сэкономили бы кругленькую сумму, а отдел асессора Борхерса в прокуратуре не обременился бы дополнительной нагрузкой. Лицо кандидата Остермана не вытянулось бы и не застыло глупой маской, когда на выходе из редакции он увидел, как его ученую статью небрежно грузят в служебный автомобиль. Правда, тогда и рыжеволосая Эмма, скрашивающая жизнь непримиримым борцам-«горнистам», не вступила бы так скоро во владение давно вожделенным приданым от Н. Исраэля со Шпандауерштрассе, что стало возможным благодаря пяти тысячам марок господина председателя ландгерихта и великодушному меценатству покойного Шленкера, его тестя. Также доктор Магнус и Союз подданных Германского рейха, исповедующих иудаизм, не добились бы того оглушительного успеха, который несколькими месяцами позже был закреплен на общем собрании Союза в специальном вотуме признательности за активную деятельность всему составу президиума и в особенности управляющему делами сопредседателю.
Ведущий это собрание тайный коммерции советник Майер зачитал подробный доклад о проявленной настойчивости и заслуженных достижениях в развернувшихся событиях усердного доктора Магнуса, доклад, который тот сам и написал. Под конец председатель Союза с удовлетворением огласил, что ответчик по делу небезызвестный редактор «Горна» Шлифаке приговорен к выплате штрафа в пятьсот марок и оплате издержек по производству дела.
По окончании доклада вотум был вынесен на голосование и единогласно принят. После этого слово взял сам доктор Магнус для важного заявления.
Перво-наперво он еще раз подчеркнул, что этот случай со всей очевидностью показал необходимость и благотворное влияние Союза, ибо лишь его, оратора, настоятельное воздействие на прокурорских и мощь приведенных неоспоримых аргументов повернули первоначальную сдержанность ответственного лица к решительным, радикальным действиям. Таким образом доктор Магнус перешел к существу дела.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.