Графиня Монте Карло - [4]

— Саша, ты куда глядишь? Васю Толстого проспал.

И в самом деле, только что их объехал огромный черный внедорожник и остановился, прикрыв остановку маршруток, очередь, половину неба и девушку. Через мгновенье Саша уже открывал черную дверь и что-то говорил, наклонившись внутрь салона «геланвагена». Затем он отстранился, а из внедорожника вылез могучий человек в белом пиджаке невероятных размеров. Человек держал в руке плоский кейс, казавшийся совсем маленьким на фоне массивной фигуры.

Вася Толстый подошел к «мерседесу» и кряхтя полез на заднее сиденье. Дядя Костя подвинулся, освобождая ему место. Саша остался снаружи, и водитель, которого он называл Шумахером, тоже выбрался на свежий воздух.

— Целоваться с тобой не буду, — скривился старик, — от тебя одеколоном шмонит как от содержателя притона для голубых. Вася, у тебя случайно сифилиса нет?

— Чего? — не понял Толстый.

— Сифилис у тебя, — кивнул головой дядя Костя, — ты гниешь изнутри, а одеколон на себя бутылками выливаешь, чтобы никто запаха этого мерзкого не учуял.

— Да ну тебя, — обиделся Вася Толстый, — я приехал с тобой дело обтереть, чтобы по понятиям, без разборок, как водится. Ты — уважаемый человек, да и я тоже.

— Бабки верни, — спокойно сказал старик, — тогда с тобой говорить буду. Решу отпускать тебя в Париж или здесь тебя закопаю.

— Я чего-то не понял, — побагровел Толстый, — какие бабки? Разве я тебе что-то должен?

— Гаденыш ты, Васек.

Старик посмотрел в окно на проскочивший мимо микроавтобус. Потом обернулся к собеседнику.

— Как шнырь парашный чужую пайку заныкал, чтобы ночью под одеялом схавать. Чего ты лыбишься: двух лохов развел, с обоих бабки снял и соскочить решил. Все правильно, Васек, барыга это овца, а овцу надо стричь. Но только это мои лохи. Эти барыги, дефолтом пришибленные, ко мне приползли: дядя Костя, помоги — бизнес накрылся. Я им денег дал, к делу приставил, ни гроша еще с них не получил, они только-только подниматься стали, а ты их кинул. Ты, мальчик, не их — ты меня кинул. И ведь знал это, раз в Париж намылился. Я барыг этих из петли вытащил, когда они кругом в долгах были, когда родное правительство нас как лохов последних развело: и барыг, и фраеров, и воров честных.

Дядя Костя замолчал, кашлянул в кулак, поискал кого-то глазами за окном машины и продолжил:

— В прошлом году звоню фраеру одному московскому — он заместителем министра устроился. Говорю, встречаться надо, просьба к тебе одна есть. Он тык-мык со своими понтами — мол, к помощнику моему обращайтесь. — Ты, урод, — говорю ему, — я знаю, кто тебя в правительство протолкнул; если еще хоть слово вякнешь, я тебя в деревенский нужник затолкаю, будешь в дерьме сидеть, а над тобой будут летать мухи. Попрошу всю деревню ходить нужду справлять именно в этот нужник, буду им за это деньги платить, а ты будешь им снизу говорить — я министр, типа, крутой.

Вася Толстый взбрыкнул головой, словно сбрасывая с глаз челку, которой у него уже четверть века как не было. Потом протянул старику кейс.

— Возьми, дядя Костя. Я и в самом деле не знал. Я всего-то пол-лимона у них взял. Возьми, дядя Костя. В кейсе шестьсот тысяч гринов.

— Грины! — поморщился старик, — зеленые, баксы! Тьфу! Напридумали ерунды всякой. Одно есть слово — бумага, и относиться к деньгам надо как ко всякой подтирке.

— Я и в самом деле ни ухом ни рылом, — замотал головой Вася Толстый.

— Разве что, — вздохнул дядя Костя, а потом сказал примирительно: — ладно, Васек, брось свой лопатник на Сашкино сиденье: он потом вернет барыгам бабки. А ты вот что — лети в свой Париж, только ребятам своим скажи, чтобы в Славянку и Форносово[1] по паре компьютеров заслали. Пусть лучше люди обучаются на них работать: чем по форточкам шастать, пусть хакерами становятся — очень модное сейчас направление.

— Все сделаю, — пообещал могучий человек.

— Ладно, иди, — похлопал его по плечу старик, — а то посадку… Тьфу, черт, оговорился…

Дядя Костя засмеялся и подмигнул собеседнику:

— Не обижайся: все там будем, а ты лети к своим француженкам. Поймешь хоть, что краше русских баб никого на свете нет.

Вася Толстый открыл было дверь, но, уже выставив ногу, замер.

— Ну а чего с этим министром стало?

— Ничего особенного, через недельку вице-премьером станет, а я ему уже подарок послал — унитаз позолоченный с гравировкой «Крутому министру от жителей деревни Какашкино на добрую память».

Могучий человек помчался к стойке регистрации, а в «мерседес» вернулись Шумахер и Саша. Молодой человек, положив кейс себе на колени, щелкнул замками и, открыв портфельчик, пересчитал пачки.

— Три ряда по двадцать. Шестьдесят пачек, шестьсот тысяч американских рублей, — удовлетворенно хмыкнул Саша, — а еще две коробки с одеколонами «Эгоист» и «Дюна». Часы золотые «Картье» в упаковке и ручка «Паркер» в золотом корпусе.

— Зачем Ваське авторучка? — удивился дядя Костя, — он что, писать умеет? Ладно, — махнул рукой старик, — ссыпай бумагу в мой баульчик. А кейс с этой белибердой по дороге выбросим: мне чужого не надо.

Шумахер начал выруливать, объезжая парковочную стоянку; за окном проехала остановка маршруток, очередь, чемоданы…