Франц, или Почему антилопы бегают стадами - [45]
Внезапно в толпе показалась машина, со скоростью пешехода пробиравшаяся к ратуше – переливчатый кремовый «бентли» с белыми боковинами на шинах и раздвижной крышей.
Полицейские с рациями открыли заграждение и пропустили лимузин. Пришлось встать на цыпочки, чтобы видеть его поверх голов демонстрантов. Коренастый плешивый мужчина с дипломатом основательно захлопнул дверцу.
– Глава окружного управления, – констатировала Венесуэла.
Вот он, значит, отчим Йоханна. Всегда на высоте и в форме. Мне представилось, как он салютует бюсту своего прапрадедушки в безлюдном крыле виллы в Оберхофене, а потом, когда его никто не видит и не слышит, повизгивая, трет у себя между пальцев ног. Он торопливо зашел в ратушу.
– Ишь ты какой бука! Бу-бу! – сделала Венесуэла. – Но тачка у него что надо. Если хочешь знать… – Она прямо оторваться не могла от этого «бентли» – точнее, того, что можно было разглядеть между ног демонстрантов и прутьев заграждения. – Белые шины вообще отпад. – Она заметила мой удивленный взгляд. – Нет, я против наездов и выхлопных газов и… только… – Снова вытянула шею и закусила губы. – Я знаю, что ты на меня смотришь, Франц. – И потом, злясь на саму себя: – Ну да, черт возьми, у меня прямо мурашки по коже бегут от одного ее вида. – Она потерла себе нос. – Кстати, Франц, а ты умеешь обращаться с машиной?
– С чего вдруг все девчонки стали интересоваться машинами?
– М-м, представляю, как это классно. Повернуть ключ, выжать сцепление, включить передачу, газ и вперед. Всюду ездить, открывать что-то новое.
– Гуляй! – подтвердил Юлиан. Он был хоть сейчас готов жениться на Венесуэле, это уж точно.
– Дома тоже неплохо, – пробурчал я и, стараясь не напороться на гвозди, осторожно подсунул Венесуэлин транспарант себе под зад. Даже Юлиан, наверно, смог бы заметить, что на душе у меня котики скребут. Но он возился с баночкой колы, которую полицейский передал ему через ограждение. (Несколько секунд я задавался вопросом, против чего мы, собственно, протестуем, если и так все вроде бы на нашей стороне.)
Венесуэла пристально посмотрела на меня.
– Давай выкладывай, Франц. Отчего скис?
Толпа скандировала экосоциальные лозунги. Кореянки взяли фотоаппараты на изготовку.
Венесуэла продолжала буравить меня взглядом. Я достал сигарету, сунул в рот, закурил.
– Видишь, – говорю, – эту сигарету? Тлеет, превращается в дым, сгорает. И пока она вот так исчезает, превращается в жалкое ничто, мы, бедняги, сидим тут и тоже тлеем. Мы – точь-в-точь как эта сигарета, только с ногами. Стоит только дать слабину, как кто-нибудь тут же сунет в рот и поднесет зажигалку. Если бы только не расслабляться… Вовремя унести ноги.
– Ну, я, во всяком случае, не сигарета, – сказала Венесуэла. – Чушь это все.
– Что мне делать здесь, снаружи? – вздохнул я жалобно.
От самой мысли, что через несколько дней я проснусь и должен буду стать взрослым (полезным, ответственным, бывалым, энергичным, непреклонным, глобально мыслящим, достойным, беспощадным, квалифицированным, самостоятельным, продуманным, побритым везде, где только можно, кредитоспособным, незаменимым, закаленным – не человеком, а обтекаемым отрезком автобана) – от одной этой мысли мне становилось дурно.
Тут Венесуэла вдруг спросила, кого прикончил Давид.
Я ответил, не знаю, мол, что еще за Давид такой.
– Ну, Давид, иудей из Иерусалима, – пояснила она. – Который с пращой. Кого он одолел?
– Господи, Венесуэла, мне-то откуда знать?
– Ну ты же должен знать.
– С какой такой пращой? – уточнил я.
– Чтобы камни бросать.
– Понятия не имею, кого он там одолел. И кого же?
– Собственный страх!
– Вот как.
– Франц, черт тебя побери, жизнь – это риск либо это вообще не жизнь!
– А сама-то ты однажды здорово наложила в штаны, – возразил я. – Пули, типа, везде так и снуют. Ты даже завещание…
– Я его разорвала. – Она мне подмигнула, и между нами упала улыбка. Это был повод для моего надпочечника выбросить порцию адреналина, и он им воспользовался. Однако вместо того чтобы нещадно поцеловать Венесуэлу, я отодвинулся от нее и стал собирать впечатления от происходящего вокруг, что, конечно, было намного важнее. Гораздо, гораздо важнее. Любовная история не смогла бы удержать меня от падения.
Кто-то в ратуше открыл окно и высунулся наружу, взмахивая вверх-вниз руками, будто желая сдержать свист и уканье демонстрантов. Это был глава окружного управления. Не успел он произнести двух слов, как два радикалиста швырнули в него булыжники, которые выковыряли голыми руками из мостовой. Глава сразу захлопнул окно и, вероятно, лег на пол в кабинете. Зазвенело стекло.
– Акцент поставлен, – спокойно произнесла Венесуэла.
Она встала и вытащила лыжи у меня из-под зада. Я тоже поднялся. Юлиан ждал нас в стороне. Полицейские в гражданском обступили и арестовали радикалов. Человек на пластиковой корове призывал толпу не наносить ущерба имуществу Фургон «Экспресс-стекло», сигналя, пробирался к ратуше.
Нужно было торопиться, чтобы не потерять в толкотне Венесуэлу и Юлиана. Я спросил Венесуэлу:
– Думаешь, от демонстрации будет толк?
Она резко остановилась и посмотрела на меня серьезно.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первый лауреат Немецкой книжной премии: лучшая книга 2005 года Австрии, Германии, Швейцарии (немецкий аналог Букера).Арно Гайгер — современный австрийский писатель, лауреат многих литературных премий, родился в 1968 г. в Брегенце (Австрия). Изучал немецкую филологию и древнюю историю в университетах Инсбрука и Вены. Живет в Вольфурте и Вене. Публикуется с 1996 года.«У нас все хорошо» — это нечто большее, нежели просто роман об Австрии и истории одной австрийской семьи. В центре повествования — то, что обычно утаивают, о чем говорят лишь наедине с собой.