Фотографическое: опыт теории расхождений - [30]

В конце периода работы над «Большим стеклом» Дюшан создал свою последнюю картину маслом, свою лебединую песню в жанре «искусства ноздрей» под названием «Ты меня…» («Tu m’», 1918). Эту картину можно рассматривать как идеальное дополнение к «Новобрачной». По всей ее поверхности рассеян ряд индексов (или следов), образованных фиксацией на холсте теней от объектов, вошедших в орбиту творчества Дюшана благодаря их выбору в качестве реди-мейдов. Само понятие реди-мейда – заурядного рыночного товара, которому Дюшан придавал ценность, подписывая его как свое произведение искусства, – преподносится нам в последнем примечании к «Большому стеклу» как еще одно обличье фотографии. Примечание озаглавлено так: «Назначение реди-мейда».

Планируя на определенный момент в будущем (на такой-то день, такую-то дату, такую-то минуту) «записать реди-мейд». Затем реди-мейд можно будет найти (с учетом всех отсрочек). Важна здесь, таким образом, эта часовитость, эта моментальность, как, к примеру, речь, произнесенная по случаю чего угодно, но в такой-то час. Это своего рода свидание[82].

Задуманный в качестве моментального, реди-мейд становится в результате следом конкретного события, и на поверхности «Ты меня…» это событие из прошлого художника появляется как след следа.

Автобиографический характер этой живописной подборки не исчерпывается тенями реди-мейдов, но включает также два различных изображения еще одного изделия Дюшана – «Трех образцов для штопки»: они с иллюзорным сходством представлены в левом нижнем углу полотна, и они же послужили трафаретом для разноцветных линий, заполняющих фон его правой части. (Сами по себе эти «Три образца для штопки» являются дополнительным свидетельством присутствия индекса в творчестве Дюшана, ведь они возникли в результате фиксации колебаний трех нитей, упавших на пол и изогнувшихся «по своей прихоти», после чего Дюшан и вырезал по их очертаниям три выкройки. Таким образом, структурно «образцы для штопки» и «клапаны» идентичны.) Панорамное представление в «Ты меня…» произведений Дюшана позволяет усмотреть в этой картине его своеобразный автопортрет. В пользу такого предположения говорит и ее необычное название, в котором местоимение «tu» транзитивно согласовано с местоименным же дополнением «m’».

Но, кроме того, идея автопортрета подлежит в «Ты меня…» прочтению сквозь призму индекса, так же как и визуальные следы реди-мейдов. В самом деле, слова, образующие название картины, связаны отношением взаимной поддержки и прояснения с одним из самых странных ее элементов. Этот элемент находится в центре полотна, где некий рисовальщик-рекламист натуралистически представил по просьбе Дюшана руку, застывшую в пустоте, вытянув привычным жестом указательный палец. Именно этот палец привлекает к руке наш взгляд, и мы воспринимаем ее жест как еще один, дополнительный уровень, на котором вершатся означающие операции индекса[83]. Подобно следам и оттискам, акт указывания пальцем устанавливает между знаком и референтом пространственное и физическое отношение. Как жест этот акт равнозначен вербальным означающим типа «то» или «это», которые остаются «пустыми»[84], пока акт высказывания не нагрузит их референтным объектом. «Дай мне это», – говорим мы, указывая пальцем на объект. Референт слова «это» (например, книга или бокал вина) мгновенно назначается направлением указания. Действие указывания пальцем одновременно визуально и жестуально. Оно, можно сказать, относится к телесному языку и в этом смысле перекидывает мост между чисто визуальным индексом и индексом иного типа, проявляющимся в словесной форме. В языке тоже есть слова, которые «показывают»: то, это, сегодня, сейчас, здесь. Технически их классифицируют как «синкатегоремы», подкласс индексов, и, так как их реальный референт меняется от одного речевого момента к другому, называют также шифтерами[85]. Моя параллель между названием «Ты меня…» и изображением указывающего пальца основана как раз на том, что они оба – примеры шифтеров. Название картины составлено из личных местоимений «ты» и «я» – таких же шифтеров, как «то» и «это». Личные местоимения – одновременно символы и индексы. Они – символы в смысле Пирса, поскольку в качестве вербальных знаков совершенно произвольны (по-французски говорят «je», по-английски «I», по-немецки «ich», по-латыни «ego» и т. д.). И они же – индексы, поскольку их референт (тот, кто выступает данным я или ты, то есть заполняет приберегаемое знаком «пустое» пространство) назначается системой смежностей, фиксирующей экзистенциальное присутствие данного собеседника.

На мой взгляд, однако, вопрос, поднимаемый названием «Ты меня…», касается не только многочисленных уровней, на которых в картине появляется индекс, но и чего-то куда более существенного – самого ее статуса как автобиографии или автопортрета. Чтобы в этом убедиться, нужно отметить еще один аспект шифтеров. Устанавливая осевое отношение в процессе референции, эти знаки указывают по ходу речи направление взгляда. Они актуализуют момент, когда говорящий (или обозначающий) завладевает трансперсональными действиями языка и локализует их согласно своей позиции, которая, в свою очередь, уникальна. Личные местоимения «ты» и «я» иллюстрируют этот процесс особенно наглядно. Они позволяют говорящему проникнуть в безличное пространство языка, в то же самое время обозначив свою точку входа. Вот почему личным местоимениям принадлежит важная роль в любом лингвистическом анализе психического процесса, посредством которого образуется и одновременно утверждается Я: они фиксируют субъект в качестве Я.