Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью - [42]

С другой стороны, эта философия систематична постольку, поскольку является обширной конструкцией, которая в своем четко размеченном поступательном движении предлагает нам комплекс идей, утверждаемых уже на самом первом шаге. Три больших момента фиксируют основные этапы этой системы. Речь идет о «Теории субъекта» (1982 г.), «Бытии и событии» (1888) и «Логиках миров» (2006). Все три отмечены значением, которое признается за математическими и логическими формами. Изучение математики и логики позволяет исследовать, опираясь на максимально надежную архитектуру, вечные проблемы философии. Философ, вооруженный таким оружием, – это страшный мыслитель: дедуктивная нить рассуждения естественным образом придает его мысли систематичность. Математика и логика не лгут, не запутывают своим заточенным острием вопросы и не откладывают ответы. В них есть ясность и четкие различия, если только удастся их выдержать.

Эта черта мысли Бадью подкрепляется другой – его верностью фигуре диалектики. Диалектика появляется, как только мысль, пытаясь понять полноту вещей, испытывает невозможность обойтись без категории отрицания. Эта категория облекается у Бадью в фигуру исключения. То есть от математики и логики что-то ускользает. Не существует диктатуры формы. Напротив: форма, логика и математика – это, несомненно, фигуры вещей; однако человек испытывает удивление, отчасти ускользая от них, возвышаясь до чего-то другого, до режима исключения, трансгрессии. С человеком приходит событие. Бытие (математизириуемое, логическое) вступает в отношение с событием (человеческим исключением): «Бытие и событие».

Классицизм здесь – это не пережевывание одного и того же, не повторение тысячелетних текстов. Чтобы подняться на их высоту, требуется новое видение вечных проблем мысли. Математический аппарат, диалектика бытия и события позволят выработать это новое видение, которое подхватывает древнейшие из проблем мышления и оживляет их. Точно так же систематизм – не нечто мертвящее. Он не склоняет к исключению всего того, что не встраивается в его рамки, так же как не претендует он и на обладание ответами на любые вопросы. Ведь событие – это неожиданность, переворот, неопределенность. Оно – сердцевина человеческой реальности, которая сплетается им по четырем нитям, четырем сетям удивления и творения, четырем путям истины – политике, любви, искусству и науке.

Этот труд, охватывающий более сорока лет, являет нам свою жизнеспособность и свое многообразие. Он составлен из крайне сложных в техническом отношении философских текстов, художественной прозы, театральных пьес, политических и полемических книг. Классический, систематический характер поддерживается, таким образом, страстью к современности, пристальным вниманием к нашим временам. Это показывает серия книг «Обстоятельства» (к которой относится и работа «Что именует имя Саркози»); в ней разбираются политические вопросы нашего времени: бурка и светскость, отношение Франции к Германии, выход Ле Пена во второй тур президентских выборов 2002 года…

И более того: этот труд движется от искусства к любви, от политики к науке. Эти движения обнаруживают убежденность в том, что человек удерживается в центре, на перекрестке этих возможностей. Вот почему политика, любовь, искусство и наука названы «условиями». С одной стороны, условиями субъекта, то есть пространством, открытым тому самому подлинному и головокружительному, что может предложить человечество. Но и условиями философии, поскольку она, ни в коем случае не являясь первичным истоком, существует лишь тогда, когда встречается с этими формами человеческой деятельности. Она ставит вопрос о том, что составляет эти условия, и пытается понять, что поставлено на карту в каждом из этих условий, как и в их сосуществовании.

Фундаментальный тезис о бытии

Что такое бытие? Вот самая большая загадка философии, ее сфинкс или ее феникс. С нее начиналась философия, когда самые первые греческие мыслители занялись поиском первоначала всех вещей. Для Пифагора таким первоначалом стали числа. В определенном смысле, Бадью поддерживает эту интуицию, самую древнюю интуицию западной философии. Она составляет решающий элемент и в уроке Платона, согласно которому математические формы относятся к «умопостигаемому», то есть к самым высоким и самым истинным объектам мышления – тем, что достигаешь, когда сумел освободиться от чувственных и телесных привязанностей.

Можно было бы подумать, что математика ведет в лучшем случае к идеализму платоновского типа, а в худшем – к различным видам нумерологического мистицизма и другим каббалистическим спекуляциям. Но у Бадью она служит утверждению материализма. Материалистические философы отказываются уступать религиозному суеверию и в качестве единственного первоначала бытия полагают существование материи. Это горизонтальное представление, пространство чистой имманентности, которое таким образом открывается, отвергая иллюзорные трансцендентные вертикали (Бог, душа). Альтюссер говорил, что пора «перестать рассказывать себе истории». А Огюст Конт определял материалистический принцип как «сведение высшего к низшему». Так, дух – это мозг, а жизнь – материя. Тем самым, наука становится единственным способом подойти к бытию. Эпикур разработал понятие атомов; Ламетри – развил тему человека как всего лишь биологической машины.