Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью - [44]

В «Бытии и событии» вместе с «Логиками миров» – на этой тысяче страниц – развертывается, таким образом, совершенно рациональная и при этом материалистическая концепция вселенной. Все является математизируемым; все – логическим. Из этих тезисов выводятся одновременно радикальные и классические тезисы: эта математика и логика доказывает бесконечность бытия. Точно так же Спиноза и Лейбниц опираются в своей интуиции бесконечного мира на математику. Но ни тот, ни другой не отказываются от Бога как субстанциального первоначала (Спиноза) или регулятора (Лейбниц) этой бесконечности. В материализме Бадью это первоначало устраняется. Математика бытия и логика явления, не будучи ни в коем смысле знаками божественного, оказываются, таким образом, не чем иным, как развертыванием атеизма.

Не всё – одни лишь структуры…

Что происходит, когда понимаешь, что вселенная – это такая бесконечная машинерия? Может и ничего не произойти. Ведь все и всегда сводится к правилам этой машинерии. Можно вспомнить о включении одних вещей в другие, о бесконечно малом и бесконечно большом. Не только в пространстве, но также в логическом и математическом отношении. Собственно, человеческий взгляд может остановиться на открытии этого нечеловеческого, в котором существует, расположен, живет человек. Подобному взгляду, по крайней мере, удалось бы понять самый глубокий смысл материалистической мудрости и рассеять множество цепких, хотя и инфантильных иллюзий о Боге и абсолютном Смысле жизни. Это уже что-то… Но не всё. Бадью – не нигилист, который довольствовался бы тезисом о том, что вселенная в своей основе не имеет смысла, а потому встраивался бы в линию, идущую от Горгия до Шопенгаэура и Клемана Россе. Бадью избегает такого провала. Конечно, структуры нечеловечны, то есть сверхчеловечны, бесконечны, но они только структуры, какими бы неотвратимыми и всемогущими они ни были.

Логические и математические структуры говорят человеку: «Чем бы ты ни был, что бы ты ни делал, ты внутри, в имманентности ситуации или мира, который больше тебя. Ты внутри, ты включен. Ты не Бог, да и нет никакого Бога». Конечно. Ни наша мысль, ни наши действия не смогут разрушить или преобразовать расклад физической и математической материальности, которая держит нас в своих тисках с рождения до смерти. Мы всегда будем внутри. Будучи детерминированы тем, что в нас может быть названо «человеком как животным», – существом, которое подчинено законам вещей, как математических, физических и биологических, так и психических.

Но закончить нигилизмом, бессилием, выводом об абсурде человеческого существования и положения человека, – вот шаг, который здесь не будет сделан. Нужно быть строгим материалистом, философом, который считает, что материальность ограничивает нас, не имея никакого иного смысла, кроме неумолимого и бесконечного смысла математики и логики. Бога, этого Деда-мороза для взрослых, нет. Это решено. Тем не менее, ограничиваться нечеловечной (поскольку попросту сверхчеловеческой) неприступностью структур – значит не замечать того, на что мы способны. Быть может, только по случаю, но этот случай меняет едва ли не все.

И если философы-идеалисты поклонялись своим тотемам, философы-материалисты должны были разобраться с вопросом о том, ограничивается ли человек, в конечном счете, одной лишь своей животной природой. Трансцендентность или вертикаль идеалистов, которая идет до души и Бога, являются, несомненно, иллюзиями. Однако могут ли сами материалисты оставаться в рамках этой абсолютной горизонтальности? Достаточно ли сказать, что человек – это человек как животное? Можно ли нашу реальность – бытие «мной» или «тобой» – свести к инстинктам животного? Тогда нам не нужно было бы об этом ни писать, ни читать, но мы пронизаны тем, что Лакан называет символическим, и что меняет наше глубочайшее отношение к реальному, которое с этого момента уже не является непосредственным. Об этом может свидетельствовать сознание человека, бессмысленно бормочущего, что он умрет.

Вопрос в том, что делать материализму с этой неизбывной человеческой перспективой. По правде говоря, ни один материализм никогда не удерживался на уровне горизонтальной чистоты. Всегда было некое дополнение или надрыв. Была сила духа, путь даже атомическая, у Эпикура, которая позволяет понять реальность и выбрать благую жизнь; освободительные смех и ирония у Ламетри; отказ от непосредственной реальности и надежда – коммунизм – у Маркса. Можно долго размышлять над этой неспособностью материализма свести человека к одной лишь материи. По правде говоря, материализм сначала выступает в качестве ясного понимания природы реальности и несуществования Бога, а затем освобождает. Его урок лишен иллюзий. Плевать на иллюзии! Только прочная реальность. Но его обещание – не в подчинении или примирении. Случайно в человеке есть нечто, что ускользает от бесконечной плоскости бытия. В человеке есть нечто другое.

Бадью верен этому глубокому пониманию материализма, который всегда превосходит самого себя в своей человеческой составляющей. И он развивает это понимание, расширяет его, доводит до невероятного, по сути дела, уровня. И если его материализм структур является точным, математическим и логическим, столь же ошеломительным оказывается и осуществляемое им преодоление материализма его собственными силами. Его оригинальность – в том, что предельное развитие получают две стороны материализма – с одной стороны, никаких уступок в вопросе об одновременно рациональной и бессмысленной природе реального, а потому его необходимо понимать в качестве абсолютно математического; а с другой, обостренное сознание того, что вместе с человеком