Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью - [46]

То есть истина конкретна; она – не просто ментальное представление; она есть то, что мы делаем из нашей любви. Но то, что истина является неразличимой, родовой, ни в коей мере не лишает ценности сходящуюся с ней траекторию, но, напротив, только и позволяет субъекту существовать. Когда же, наоборот, думают, будто можно удержать истину любви, считая, что она только Это или То, она уже потеряна.

Точно так же в политике нет ничего более провального, чем вера в полноту, которую требуют в ущерб Универсальности. Универсальность берется здесь в особом смысле. Она означает не особый порядок мысли, которым игнорируются частности, а мудрость неразличимого, родового (в том смысле, на который мы только что указывали). Каждый, кому удается помыслить, что то, что для всех, не помечено единичными качествами или сообществами, которые различают, но не отрицает при этом эти единичные элементы и их неустранимый характер, оказывается включен в это универсальное. Напротив, «темный субъект» отказывается от этой универсальности, открытой всем и превосходящей вторичные или вытекающие из принадлежности к определенному сообществу различия. Истину он отождествляет с идеологией или религией, с псевдонаукой, которая занимает место живой и неопределенной истины.

Жить субъектом или счастье в Идее

Ален Бадью – мыслитель Идеи. Можно сказать, что это качество всякого философа – иметь идеи. Но при этом надо знать, что значит «иметь Идею». Почему здесь, к примеру, важна заглавная буква?

Для человека соотноситься с Идеей – не естественно. Все, во-первых, зависит от того, что понимать под «человеком». Человека можно свести к «человеку как животному», у которого все происходит согласно естественным законам тела и мышления. Тело удовлетворяется; мышление эгоистически присваивает себе вещи, довольствуется ментальной плоской поверхностью, привычками. Никто не может игнорировать силу этой части нашего существа. Именно в ней мы можем потерять существенное. И тогда никакой идеи. Только инертная жизнь. Один механически целует свою супругу, которую в глубине своей души любит не больше мебели. Другой утверждает, что «не так уж плохо нами управляют, если принять в расчет текущую ситуацию и то, что, к несчастью, бедные и богатые будут всегда». Или думает лишь об обогащении: после меня хоть потоп… Третьему достаточно непосредственного или воображаемого знания реального, он ввязываться в различные приключения, держа нос по ветру. Наконец, четвертый никак не может понять, что произведение искусства может коснуться и его, может быть предметом некоего откровения, и считает, что искусство давно уже свелось к детским играм.

Идея – это данная каждому возможность достичь лучшего, что есть в нем, самого высокого и даже, несмотря на смерть, того, что есть в нем бессмертного. Это означает, что Идеи – не просто ментальные репрезентации, более или менее иллюзорные, и не следствия работы мозга. У Идеи есть свое величие и свое достоинство. Возвыситься до Идей – это такой способ быть и жить, который человек может принять и благодаря которому он поймет, что жизнь стоит пройти с начала и до конца и что в ней разыгрывается одна – самая драгоценная часть – его самого. Эта квинтэссенция человеческого, не данная естественным образом, – и есть то, что Бадью называет Субъектом. Как мы видим, Субъект не является исключительно и по существу ни сознанием, чем он был у Декарта, ни именуемым «Я» центром, который организует и оформляет опыт мира, чем он был у Канта или Гуссерля.

Определять таким образом Субъекта в человеке как животном, в некоторых случаях вопреки последнему, – не значит делить мир надвое или полагать, что есть исключительные люди и люди-животные. В каждом из нас есть две этих тенденции – тяжесть человека как животного, довольствующегося тем, что есть, и возможная благодать субъекта, который откроется иному, Идее. Мы навсегда ограничены этим нашим телом и психикой, но при этом мы расположены к лучшему, хотя и наиболее взыскательному – Идеям. Никто не составляет исключения, каждый всегда тянет свое существование от одного к другому, от человека как животного к возможному субъекту. Каждый человек – потенциально субъект. Поэтому важная критика, адресуемая Бадью нашей современности, – в том, что последняя забыла Субъекта, виртуально присутствующего в человеке как животном. Конструировать Субъект – это требование. Забыть и отвергнуть его в нас – слишком просто; этому способствует социальная атмосфера, которой постоянно дышит животное.

В конечном счете, «жить Субъектом», для Идеи, – это счастье, блаженство. Но к этой возможности еще нужно подойти. Встретить ее и упорно за нее держаться. С тем большей смелостью или верностью, что дела мира всегда будут грозить затушить эту испытанную радость. Множество препятствий на пути, позволяющем воздать должное тому, на что способно человеческая природа.

Например, наше настоящее обещает политику без неожиданностей. Голосуйте за левых или за правых, голосуйте, и пусть все идет своим чередом. И при этом неравенство между людьми может сегодня сравниться разве что со спокойным цинизмом капитализма. «Надо принимать мир таким, как он есть» – вот вечный припев человека как животного. Он приспосабливается к этому миру или присваивает его. В атмосфере эпохи царит скорее дурманящая пропаганда, массовые развлечения, а не взрывной ритм искусства, пронзающего нас. Реклама внешнего и поверхностного знания, а не его реальное требование. Точно так же довольствуются любовью, ставшей условностью, или же эгоистическим или меланхоличным безбрачием, а также болезненной равнозначностью желания и любви. Но любить так же, как удовлетворяешь свои потребности или как идешь по улице, – значит ли это любить? Голосовать так же, как делаешь покупки и потребляешь, – значит ли это участвовать в политике?