Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью - [41]

Этим предполагается определенное понятие истины. Такая «истина» может, конечно, носить и другое имя. Так, в значительной части работ Делеза то, что мы здесь называем «истиной», называется «смыслом». Я мог бы выделить в любой философии то, что сам я называю «истиной». Она может называться «Благом», «духом», «активной силой», «ноуменом»… Я выбираю «истину», поскольку принимаю классицизм.

То есть нужен отбор, а для этого нужна специальная сортировочная машина, то есть понятие истины. Нужно показать, что истина действительно существует, но при этом чудес не бывает, и нет необходимости в каких-то трансцендентных аппаратах. Некоторые философии полагаются на такие трансцендентные аппараты. Но это не мой путь. И потом мы возвращаемся к простому, исходному вопросу: что такое жизнь? Что такое достойная и интенсивная жизнь, не сводимая к строго животным параметрам?

– Каким, с Вашей точки зрения, может быть аффект, свойственный философии?

– Я думаю, что философия должна включать – одновременно в своей концепции и своем предложении – убеждение в том, что истинная жизнь может быть испытана имманентно. Нечто должно обозначить ее изнутри нее самой, то есть не только как внешний императив, например кантовский. Это связано с аффектом, который как раз имманентно обозначает, указывает, что жизнь стоит прожить. У Аристотеля есть формулировка, которую я очень люблю и часто повторяю: «Жить бессмертно». У этого аффекта есть и другие имена – «блаженство» у Спинозы, «Сверхчеловек» у Ницше. Я думаю, что есть аффект истинной жизни. В этом аффекте нет элемента жертвоприношения. Ничего негативного не требуется. В этом случае нет, в отличие от религий, жертвы, за которую воздастся завтра и не здесь. Этот аффект – утвердительное ощущение расширения индивида, возникающее, когда он начинает принадлежать субъекту истины.

Я сравнительно недавно понял это невероятно упорное стремление Платона доказать, что философ – счастлив. Философ счастливее всех тех, кого считают счастливее его, – богачей, искателей наслаждений, тиранов… Платон постоянно возвращается к этой теме. Он предлагает нам множество доказательств этого положения: по-настоящему счастлив лишь тот, кто живет под знаком Идеи, он счастливее всех. Мысль тут достаточно ясна: философ должен внутри самой жизни опробовать то, чем является истинная жизнь.

То есть философия – это три вещи. Это диагностика эпохи: что предлагает эпоха? Это конструирование понятие истины, опирающееся на это предложение современности. Наконец, это экзистенциальный опыт, относящийся к истинной жизни. Единство трех этих моментов – это и есть философия. Но в данный момент философия – это определенная философия. Когда я напишу «Имманентность истин» и, таким образом, сумею осуществить современное единство трех составляющих всякой философии, я смогу сказать: философия – это я.

Краткое введение в философию Алена Бадью. Фабьен Тарби

Кто такой Ален Бадью? Отсталый маоист? Террорист интеллекта, с опасным уклоном влево? А может быть автор, который уже, по меньшей мере, притягивает к себе внимание специалистов по современной философии и чье имя хорошо известно в международных философских кругах от Сиднея до Буэнос-Айреса. Конечно, террорист, но только герметизма, готовый заложить математические бомбы в свои философские декларации.

Итак, мы встретились с этим таинственным Аленом Бадью, чье имя работает то в качестве экстремистского пугала, то как знак (престижный, но тревожный) абстрактной и сложной мысли. Налицо политические позиции, которые взрываются раскатами в грома в слишком спокойном небе нашей повседневной телевизуальной демократии. Серный запах политического ангажемента, преступного уже потому, что не признает преступлений Мао. Но при этом ни один специалист не будет отрицать сложность, оригинальность, творческую силу философских работ Бадью. Эта известность – двусмысленная или оправданная – не должна скрывать, что Бадью – философ в самом чистом из значений этого слова. Он такой же философ, как Платон, Спиноза или Лейбниц – благодаря воле к истине, которая находит выражение в терпеливо конструируемой и постоянно проверяемой системе. Достаточно ли этого, чтобы назвать его классиком? Такая характеристика, возможно, должна дождаться решения веков. Но все равно в философии Бадью несложно увидеть очевидные признаки классицизма.

Философ-классик, философская система

Его мысль стремится разрешить вечные проблемы, поднимаемые этой странной и волнующей, но в то же время глубоко человеческой деятельностью, которую называют «философией». Постмодернистская мода, лучшим примером которой является Деррида, деконструировала границы мысли, подчеркивая двусмысленность языка. Она сделала подозрительным любое ясное и утвердительное намерение. Уже Платону приходилось сражаться с софистами, напоминая, что философы, в отличие от этих игроков в слова, исходят из вещей, а не из двусмысленности слов. Классик утверждает; его работа – не работа отрицания, не деконструкция и не подозрение. Вполне возможно, вопреки призракам релятивизма и скептицизма, выстроить рациональный и достоверный дискурс о Вселенной и человеке. Истина существует, и философия выражает это существование. Она всегда ее выражала – разными фигурами, и мы можем опираться на великие системы (Платона, Гегеля), если хотим разглядеть ход этой истории истины. С точки зрения классика, существует история истины, этапы которой отсылают к вечным проблемам и тезисам. Мысль классична, когда она участвует в этой истории.