Феромон - [10]

— Пойдём на кровать?

— Нет, чёртов Эйвер Хант — Железный Стояк, сейчас мы никуда не пойдём, — тяжело дышит она. Лучше плесни мне виски, и продолжим.

— Вижу, ты серьёзно настроена, — подаю наполненный по её вкусу стакан. Она опрокидывает его одним глотком и снова заваливает меня на спину.

Но я же сказал: на кровать. И, подняв её на руки, несу в спальню.

Ив вырывается, лупит меня кулаками, брыкается, но, едва коснувшись лопатками прохладной простыни, обхватывает ногами и заражает меня своим помешательством.

Выгибается, стонет, визжит в исступлении, бьётся в экстазе и раз за разом отдаётся с таким неистовством, что у меня дрожат руки, подгибаются колени, а она всё шепчет в беспамятстве моё имя.

Где-то далеко за гранью безумия её снова и снова накрывает самоубийственными, яростными, затяжными, восхитительно осязаемыми оргазмами, на пике которых и я едва сдерживаюсь. Но её томительная дрожь, блаженные вопли и тугие сладкие спазмы намного важнее моей разрядки.

Только спустя несколько часов этой влажной схватки, меня тоже накрывает. Мокрый, с искусанными до синяков плечами, я беру её сзади последний на сегодня раз и наконец сбрасываю напряжение, которое остаётся в глубине её тела и тонком латексе презерватива.

«Всё. На сегодня точно всё», — падаю ничком на кровать.

— Эйв, пожалуйста, — после душа Ив кладёт голову мне на грудь, пристраивая щёку на полотенце, которое с меня же и стягивает.

Восходящее солнце золотит веснушки на её носу, делая их ярче, заметнее, как бы она их ни выводила. Не знаю, почему я так дорожу этими, ненавистными ей, пятнышками. И сейчас, в данный момент времени полного блаженства, искренне не понимаю, почему я решил, что меня никто и никогда по-настоящему не полюбит. Даже Ив. Особенно Ив. Ив, что возвращается вновь и вновь переспать со мной и ненавидит меня за это.

— Уступи мне эту сделку, — хрипит её уставший голос. — Пожалуйста, Эйв. Ну что тебе стоит? Ты не представляешь, как нужна мне эта работа.

— Я не могу тебе этого обещать, — прижимаю её к себе двумя руками и вздыхаю. — Не могу. И если окажется, что это не в интересах Картера, то ты сама знаешь: разговор будет короткий.

— Ясно, — кивает она, не открывая глаз. — Но, может, это даже и к лучшему.

И бормочет ещё что-то невнятное, но я, смежив тяжёлые веки, уже не пытаюсь ни разобрать, ни бороться со сном.

9. Эйвер

— Эйв! Э-э-эйв! — Ив никогда не будит меня поцелуем. Хоть я усердно прикидываюсь спящим и каждый раз этого жду. Но терпкий запах кофе ударяет в нос и заставляет смириться, что сегодня она не сделает исключения.

— Я думал, проваляемся до обеда, — открываю глаза. — Я освободил для тебя полдня.

— Какая щедрость, — фыркает Иви, вручая мне кружку, и садится в кресло, пока я подтягиваюсь к изголовью. — Жаль, что только меня забыл спросить.

Кофе она всегда варит такой крепкий, что даже от запаха першит в горле. На вкус тоже сущий яд, но я глотаю эту горечь и ядовитые насмешки Ив как лекарство, потому что после трёх часов сна должен проснуться. И после сумасшедшей ночи вспомнить, как она меня за это люто ненавидит.

— И всё же я в полном твоём распоряжении. Можешь пользоваться мной как эскортом, советником, носильщиком, даже ручным попугайчиком, рад буду оказаться тебе полезен, — пытаюсь примирить её со своим неодолимым влечением ко мне. Пытаюсь шутить и просто быть любезным. Но её это только больше злит.

— Как там Дэйв? Не придумал ещё никакой чудодейственной вакцины против твоего феромона?

— Кстати, можем поехать как раз к Дэйву, он звонил два дня назад, но по телефону, как обычно, ничего говорить не стал, настаивал на личной встрече.

— О, нет, — допивает Ива свою отраву и встаёт. — Избавь меня и от его занудства, и от вида несчастных подопытных животных. И уж, конечно, от очередной дозы информации о том, какой ты весь из себя уникальный и великолепный.

Она делает небрежный жест. Мне понятна её злость на меня, но её нелюбовь к нашему другу биохимику обусловлена лишь тем, что он к ней давно неровно дышит, ещё с университета. А Ив передёргивает от одной мысли, когда кто-то недостаточно блистательный по её меркам смеет думать о том, что она может с ним быть. Да, Ив та ещё штучка.

Но, положа руку на сердце, Дэйв не такой уж и «ботаник», какими принято считать зацикленных на науке гениев. Разве что ростом не вышел. Но для миниатюрной Ивы это не стало бы проблемой, не будь она презрительно невысокого мнения о Дэйве как таковом. Дэйв же, подозреваю, не оставляет попыток найти «противоядие» от моей болезни не ради меня, а именно ради Ив.

Не хочу говорить Дэйву, что Ив в городе, когда, воспользовавшись неожиданно освободившимся утром, пересекаю порог его лаборатории.

— Это здесь мучают несчастных животных? — заглядываю в дверь.

— Эйвер! Проходи! — поворачивает Дэйв лицо в защитном пластиковом экране, когда зажатая в его руке белая мышь изворачивается и падает в прозрачный короб. — Ну и хрен с тобой, — обращается он к сбежавшей норушке, сдёргивая с головы экран.

С невозмутимым видом задвигает крышку, ставит в ряд к другим таким же клеткам и потом только возвращается ко мне.

— Рад тебя видеть, старик, — протягивает он косточками вперёд кулак, получает от меня удар, хлопок сверху по ладони, потом снизу в развороте и наконец крепко стискивает в объятиях.