Эйсид-хаус - [40]

– Нелепо!

– Подожди, Гас, выслушай. Я вовсе не предлагаю, чтобы мы отступились от наших академических мнений, взяв за основу один информированный источник. Это будет смехотворно.

– Что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю отделить профессиональное от личного. Давай вынесем спор из нашего социального контекста, и пусть другая сторона судит об относительных достоинствах наших утверждений с чисто общественной, пабовой точки зрения. Это ничего не докажет академически, но, по крайней мере, позволит нам увидеть, чья аргументация звучит доходчивее для среднего человека с улицы.

– Ммммм… То есть мы предполагаем, что наши различные доводы имеют плюсы и минусы для неспециалиста…

– Точно. Пусть эти идеи пройдут проверку реальным миром, где обычно не обсуждаются, миром нашего пьянства. И пусть идеи победителя возьмут верх в контексте паба.

– Это чушь, Лу, но это интересная чушь и хорошее развлечение. Я принимаю твой вызов не потому, что это подтвердит что-либо, но потому, что это заставит неудачника заткнуться о научном, логически обоснованном споре.

Они решительно пожали друг другу руки. Орнштейн повел Макглоуна в подземку на станцию «Хиллхед».

– Здесь слишком много студентов и интеллигенции, Гас. Еще чего не хватало – затевать дискуссию с каким-нибудь писклявым мудачком-выпускником. Для этого эксперимента нам нужна лаборатория получше.

Гас Макглоун почувствовал определенную неловкость, когда они вышли в Говэне. Невзирая на тип рубахи-парня из Глазго, который он культивировал, Гас был на самом деле выходцем из Ньютон-Мирнс и вел довольно кабинетную жизнь. Дурачить впечатлительных буржуа-преподавателей в университетских курилках и щеголять там крутизной было просто. Но в таких местах, как Говэн, это было уже совсем другое дело.

Лу стремительно шагал по улице. Район этот, с мешаниной традиционного и нового и с огромными пустырями, напоминал ему еврейско-ирландские кварталы чикагского Норт-Сайда, где он вырос. Гас Макглоун вразвалочку шел сзади, изображая непринужденность, которой вовсе не чувствовал. Орнштейн остановил на улице пожилую женщину:

– Извините, мэм, не могли бы вы нам сказать, где ближайший паб?

Невысокая женщина опустила свою хозяйственную сумку, повернулась и указала через дорогу:

– Ты почти пришел, сынок.

– «Бречинс-бар»! Отлично, – возликовал Лу.

– Это «Брикинс-бар», а не «Бретчинс», – поправил его Гас.

– Как в Бречин-Сити, правильно? «Бречин-Сити», два, «Форфар», один, да?

– Да.

– Так что парни, которые пьют здесь, должны болеть за «Бречин-Сити».

– Я так не думаю, – сказал Гас, когда двое мужчин в голубых шарфах вышли из бара.

Сегодня была большая игра на «Айброксе»: «Рейнджерс» против «Селтика». Даже Макглоун, мало интересовавшийся футболом, знал это.

Они вошли внутрь. К барной стойке, покрытой огнеупорным пластиком, было не протолкнуться; одни компании мужчин смотрели телевизор, другие играли в домино. Женщин здесь было только две: барменша неопределенного среднего возраста и слюнявая старая алкоголичка. Группа молодежи в голубых шарфах пела песню о чем-то, что носили их отцы, и Лу не мог толком ее разобрать[20].

– Это что, шотландская футбольная песня? – спросил он Гаса.

– Типа того, – неловко отозвался Гас, беря две пинты; они присели рядом с двумя стариками, игравшими в домино.

– Все в порядке, мальчики? – улыбнулся один из стариков.

– Да, конечно, приятель, – кивнул Орнштейн.

– Вы не местные, – хохотнул старик, и они завязали разговор.

Один из старых доминошников оказался особенно разговорчивым и как будто имел свое мнение абсолютно по всем вопросам. Два философа с заговорщицким видом кивнули друг другу: это был их человек. Они предъявили аргументацию, каждый свою.

Два старика внимательно их выслушали.

– Похоже, мальчик хочет сказать, – начал один, – что в мире есть куча всего, чего мы не знаем.

– Это только названия, – сказал другой. – Магия, наука – да какая, на хрен, разница? Это просто слова!

Завязался спор, становившийся по мере употребления выпивки все более яростным. Философы почувствовали легкое опьянение и в выражениях уже не стеснялись. Они едва ли осознавали, что их дискуссия привлекла зрителей: молодые парни, разодетые в синее, красное и белое, окружили стол.

Атмосфера постепенно накалялась: в ожидании матча молодежь накачивалась пивом и становилась все агрессивнее. Один жирный юнец в голубой футболке вмешался в перепалку. От него так и веяло угрозой, и философы занервничали.

– Чё, мудаки? Завалили сюда с этим вашим дерьмом и держите отцовского кореша, старого Томми, за ебаную обезьяну.

– Мальчики в порядке, мальчики в порядке, – завел тихую пьяную мантру старый Томми, но его никто не слышал.

– Нет-нет, – проговорил с дрожью в голосе Макглоун.

– Ты! Заткнись! – прорычал толстый юнец. – Вы заваливаете сюда с вашим идиотским базаром и так и не можете ни о чем договориться. Есть только один способ разрешить этот спор: вы двое выходите наружу махаться.

– Нелепость какая-то, – сказал Макглоун, крайне обеспокоенный меняющимися вибрациями.

Орнштейн пожал плечами. Он осознал, что какая-то часть его долгие годы хотела вмазать по самодовольной роже Макглоуна. Была эта девушка, в колледже Магдалины… Макглоун знал, что́ Лу испытывал по отношению к ней, и все равно… чертова жопа…