Евангелие от Антона - [6]
К разговору о чудаках в нашем рассказе мы ещё, пожалуй, вынуждены будем вернуться, а теперь оставляем нашего героя там, куда его забросил какой–то нелепый случай, стечение каких–то необъяснимых обстоятельств, нечистая ли сила, или какие–то неизвестные «экспериментаторы».
8. Похоже, он здесь из будущего не один
Покурить захотелось. Но тут уж Артём стал соизмеряться с тем, что он же в прошлом находится, ещё в допетровском времени, когда про курево на Руси ещё и не знали. Если он, попавши сюда, русскому народу эту отраву откроет — это какую же он подлость совершит — на пять с лишним веков курить раньше начнут. Это как в рассказе «И грянул гром» у Рэя Бредбери — попали с помощью Машины времени на миллионы лет назад, раздавили там бабочку, вернулись, а будущее, вернее, их настоящее, уже другое, последствия от гибели всего лишь одной бабочки за миллионы лет многое в их мире изменили. Нет, пусть уж лучше за Петром I этот приоритет останется, а у меня совесть чиста будет.
Бросить курить не раз собирался, вернее, не раз даже пытался бросить, да каждый раз силы воли не хватало. Вот теперь как раз тот случай, когда это не только для себя, но и для других сделать надо. Всё, курить больше не буду! Приняв такое решение, Артём прямо–таки зауважал сам себя. Хотя курить, конечно, так хочется, что, как говорится, уши пухнут. Не было бы здесь мужиков — закурил бы, даже этим бы своим самоуважением пожертвовал. Но, нет, буду теперь–то уж точно терпеть!
А вот что интересно — мужики, увидавши его, и начав с ним общение, как–то не очень–то удивление выказали. Ведь даже по одежде я, по ихним–то меркам, должен довольно–таки необычно выглядеть. Правда, не в форме милицейской, по гражданке, но для них одежда–то всё равно непривычная — кроссовки, джинсы, рубашка клетчатая, «баская», ветровка из плащёвки. Удивлённо, конечно, смотрят, но не сказать, чтобы совсем уж ошарашены моим здесь появлением.
И тут, как бы в ответ на эти его мысли, Гордей говорит:
— А ты, Артём, не первый ведь, что в нашей деревне в последние дни вот так–то, каким–то чудом объявляется.
— ?!!.. А ещё–то кто?
— Два дня назад, позавчера пришёл к нам в деревню поп. У нас–то ни церкви, ни попа своих нет. Говорит как и ты, почти то же самое. Как и ты же — из Рязани, и тоже не понимает как здесь оказался, и год какой теперь. Тоже вроде как в беспамятстве был, всё ещё в себя толком прийти не может.
— И где он теперь?
— А как раз вот у Фоки и проживает. Антоном его кличут. А ты можешь у меня остановиться, потеснимся малость. По хозяйству мне что поможешь, пара рук в эту пору, да и всегда — не лишняя. Руки–то из того ли места растут откуда надо?
— Кое–что умею, что не умею — научимся. А мы сейчас куда?
— В деревню. Снопы надо по хозяйским дворам развезти.
9. В деревне
Лесок, оказывается, совсем небольшой. Минут через десять из него вышли, а в какой–нибудь сотне шагов уже деревня начинается. Расположена вдоль речки, к ней от деревни небольшой склон. Деревня в одну улицу, в одностороннюю — дома только на той стороне улицы стоят, которая ближе к речке. Напротив домов, на другой стороне улицы — рубленые строения, без окон. Видимо, амбары для зерна, может, ещё что там хранится. Выше амбаров — поля до самого леса, что вдали виден. Это другой лес, не тот, из которого сейчас вышли, видно, что в основном, хвойный, большей частью — еловый, частокол остроугольных верхушек. На полях зерновые выращивают — рожь, овёс. Дома не очень высокие, крыши дощатые, окна небольшие, затянуты чем–то полупрозрачным — бычий пузырь. Крыши двускатные — один скат на улицу, другой во двор. Дома выглядят немаленькими, но, видимо, в другой, большей половине, под тем скатом, что во двор, помещение для скота — корова, лошадка, овцы, поросёнок, куры. Пониже — загороженный загон, там куры гуляют, поросёнок в углу загона какую–то грязь сумел найти, лежит, доволен, здесь же на зиму будет заготовлена пара стогов сена. Сразу от этих подсобных площадей начинаются делянки для посадки овощей, и до самой реки. Что тогда из овощей растили? Томатов и картофеля точно не было — их завезли из Америки, в России начали выращивать с XVIII века. Сейчас же растят, видимо, бобы, горох, репу, редьку, капусту, огурцы, свёклу, морковь, тыкву, чеснок, лук должен уже по этому веку быть. Там же, внизу, вдоль речки какие–то небольшие, рубленые строения. Должно быть, бани, ставят их специально ближе к реке, чтобы воду далеко не носить, прямо из речки и набирают, зимой — из проруби.
Подъехали к первому двору. Недалеко от амбара ещё небольшое рубленное сооружение — овин. За ним ещё виднеется строение, побольше — гумно.
— Вот и моё хозяйство, — Гордей натянул вожжи, остановил повозку. Немного ослабил верёвку, которой обвязан воз, выбрал снопы, сделанные на поле его работницами, отмеченные своим способом их вязки, и предусмотрительно погруженные на повозку последними. Поскидал их на землю. — Ты, Фока, проедь по деревне, выгрузи всем снопы, а потом вернёшься, я повозку поставлю и лошадь в стойло заведу.
Чувствовалось, что Гордей побойчее Фоки будет, несколько над ним верховодит. Но и видно также, что приятели. Фока повёл лошадку с повозкой дальше. Следующий двор оказался его — они с Гордеем к тому же ещё и соседи. Повозка остановилась возле амбара. У каждого из амбаров, стоящих вдоль улицы, концы нижних брёвен, торцами к улице обращённых, оставлены несколько длиннее прочих — верхних и тех, что в стороны смотрят. На эти торчащие нижние концы положена толстая длинная доска, и получается отличная скамейка–лавочка вдоль всей лицевой стороны амбара. И так напротив каждого дома. Артём подумал, что молодёжь любит, наверное, здесь свои вечерние посиделки устраивать, а днём сюда старики могут выйти — косточки на солнышке погреть.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.