«Если есть на свете рай…» Очерки истории Уругвая - [26]

Первым делом по прибытии в Бразилию, принц-регент Жуан (он управлял делами монархии по причине слабоумия своей матери, королевы Марии I) открыл все порты для торговли с англичанами, и это стало прецедентом для других стран Южной Америки. Лорд Стрэнгфорд, британский посланник в Португалии, сопровождавший королевскую семью в Бразилию, имел поручение от Каннинга «превратить Бразилию в торговый центр для британских мануфактур, предназначенных для распространения по всей территории Южной Америки»[108].

Сразу же начались переговоры по заключению торгового договора, которые завершились в феврале 1810 г. подписанием документа. Получив незадолго до этого колоссальный по тем временам кредит в размере 600 тыс. ф.ст. от банкиров из Сити, Жуан даровал в договоре право на 15-процентную преференцию для британских товаров, завозимых в Бразилию. В обмен на эту щедрую уступку Британия предоставила «гарантию защиты от любой внешней агрессии на всех подвластных Португалии территориях».

Однако в ходе наполеоновских войн Испания также стала союзницей Англии, и менее всего была заинтересована в усилении позиций Португалии на Ла-Плате. Казалось бы для примирения сторон можно было принять план Карлоты Жоакины (жены Жуана и одновременно урожденной испанской инфанты) и объединить Бразилию, Восточный берег и Буэнос-Айрес под властью Карлоты (в самом радикальном варианте предполагалось установить господство над большей частью Испанской Америки)[109].

Однако Лондон менее всего был заинтересован в усилении Бразилии и приложил все силы для дезавуирования этой инициативы. Были созданы жесткие условия, оградившие Карлоту от ее эмиссаров и союзников в Буэнос-Айресе. У Стрэнгфорда также были проблемы с командующим британским флотом У. Сидней Смитом, который поддержал инфанту и собирался использовать британские войска и флот для захвата Ла-Платы. Его пришлось срочно отозвать на родину, и оттуда отправить в средиземноморское «захолустье», подальше от греха.

Провал «карлотизма» в Буэнос-Айрес стал одной из причин радикализации и его сторонников, их сплочения вокруг революционной партии, которая активно участвовала в Майской революции 1810 г. Британия, верная своей двуличной тактике, советовала революционной хунте сохранять верность испанской метрополии, а Жуану – воздержаться от вторжения на Восточный берег. Однако произошло ровным счетом наоборот: Ф. Х. де Элио (последний испанский вице-король Рио-де-Ла-Платы), находившийся в Монтевидео, вместо того, чтобы укрепить свои позиции, приступил к блокаде Буэнос-Айреса. В результате городская хунта Буэнос-Айреса предприняла атаку на Восточный берег, и кроме того, там вспыхнуло народное восстание во главе с Артигасом. Элио обратился за поддержкой к Жуану, и тот направил португальские войска «на помощь испанцам».

Посол Стрэнгфорд лицемерно сохранял позицию «нейтралитета» в сложной обстановке на Ла-Плате, однако без его согласия ни одно из местных правительств не стало бы совершать радикальные действия. Так в мае 1812 г., когда власти Буэнос-Айреса находились на грани войны с португальцами, оккупировавшими Восточный берег, по настоянию британского посла португальское правительство подписало с Объединенными провинциями договор (Радемейкера-Эррера), по которому оно покинуло территорию Восточного берега, и правительство Буэнос-Айреса получило возможность начать вторую осаду Монтевидео.

Во время Войны за независимость в Латинской Америке население Восточного берега р. Ла-Плата активно участвовало в борьбе против испанцев. К 1814 г. Восточный берег Ла-Платы был освобождён от испанских войск, а в начале 1815 г. Народная ассамблея провозгласила Хосе Артигаса «Вождем народа Восточной провинции». На территории Федеральной лиги (куда вошли Восточная провинция, Энтре-Риос, Санта-Фе и Корриентес) стали проводить прогрессивные либеральные реформы. В соответствии с новым аграрным законодательством, земли контрреволюционеров передавались гаучо (мелким скотоводам), индейцам, беднякам.

Однако эта «варварская демократия», как ее называли англичане и местные олигархи, не устраивала ни одну из сторон. Поэтому Стрэнгфорд подталкивал португальцев и власти Буэнос-Айреса разрешить эту проблему, причем желательно руками Рио-де-Жанейро. Во-первых, это сохраняло бы напряжение в отношениях между двумя «гигантами», а, во-вторых, в этот период уже созревало решение использовать Восточный берег как собственную территорию, «буферное пространство», удобное и для экономической экспансии вглубь континента и плетения интриг против соседних стран.

Поэтому Верховный правитель Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы Х. М. де Пуэйрредон дал согласие на вторжение португальцев в 1816 г. и оставил без внимания просьбы Артигаса о помощи. После пятилетней героической борьбы силы Артигаса потерпели поражение, и он сам в 1820 г. был вынужден просить убежища в Парагвае.

Любопытно, что несмотря на сетования Стрэнгфорда по поводу целой серии «неудач» в осуществлении примиренческой миссии, его карьера, по возвращении в Лондон шла по восходящей – в 1817–1820 гг. чрезвычайный и полномочный посол («министр») при дворе шведского короля, затем посол в Оттоманской империи, в 1825–1826 гг. посол при российском императорском дворе, получивший звание «барона Пэнсхорста» и место в палате лордов. Так что есть все основания полагать, что все перипетии событий на Ла-Плате вполне устраивали Лондон.